Александр Кистяковский - Исследование о смертной казни

Римская Империя — ужас и бич аристократов — хотела установить законы, охраняющие жизнь раба от произвола господина. В самом обществе возникает мысль, что раб есть такой же человек, как и господин. Распространению этой истины особенно способствовали последователи стоической философии. Еще Цицерон подобно Аристотелю считал рабов чем-то средним между животным и человеком. Но уже Сенека (умерший при Нероне) восстает против этого предрассудка и решительно утверждает, что существует родство между всеми людьми. Это убеждение скоро проникает и в юриспруденцию II и III веков. Так, юрист Флорентин считает рабство учреждением, противным природе, а Ульпиан говорит, что по естественному праву все люди равны. Сам законодатель испытал влияние этих взглядов. Клавдий объявил свободными тех больных рабов, которые были оставлены господином на острове Эскулап. При Нероне законом Петрония запрещено было принуждать рабов сражаться со зверьми. Адриан пытался изъять рабов из уголовной подсудности их господ и подчинить их общим судам, которые бы одни могли присуждать к смертной казни. Антонин сделал еще более: он издал закон, по которому господин, убивший своего раба, считается человекоубийцей. При Нерве сенатским постановлением объявлено было, что тот, который сделает своего раба евнухом, или по капризу, или из корысти, должен быть наказан. Наказание это, по другому сенатскому постановлению, изданному при Траяне, состояло в конфискации половины имения. Позже Адриан установил то же самое наказание для тех, которые приказывали раздавливать ядра рабам. Несчастных, которые оставались в живых после этой ужасной операции, было очень много в Риме. Но все эти законы, клонившиеся к ограждению личности рабов, не принесли особенной пользы, потому что они оставались в бездействии. Пока рабство существует в главных своих чертах, законодатель бессилен охранить личность раба от произвола господина; он поставлен в дилемму: или защищать раба от произвола господина и подрывать в существе основы рабства, или смотреть сквозь пальцы на жестокости господина, не желая подвергать опасности существование самого института. Римский законодатель был в таком положении, что он не хотел и не мог желать уничтожения рабства. Начиная с Августа, все императоры издают ряд законов, ограничивающих отпущение на волю; к этим императорам принадлежали, между прочим, два лучшие из них — Антонины. Император Гальба при вступлении на престол обещал общее освобождение рабов, но впоследствии отступил пред опасностями этого дела. Таким образом, римский законодатель из упомянутой дилеммы выбрал второе положение: издавши некоторые законы в ограждение раба, но не имея намерения вовсе уничтожить рабство, он должен был смотреть сквозь пальцы на ежедневное нарушение этих законов. И действительно, самые важнейшие законы, которыми Адриан и Антонин отняли право жизни и смерти у господ над рабами, скоро впали в забвение.

Римско-христианский законодатель оставил рабство на тех же самых основах, на которых оно лежало при предшествующих императорах. Константин и следующие за ним императоры для смягчения рабства ничего другого не сделали, кроме того, что подтвердили законы языческих императоров. Так, Константин возобновил следующие давно забытые законы: Антонина — о том, что господин не имеет права убивать своего раба; закон Клавдия — о том, что больной раб, оставленный своим господином, считается свободным. Но и эти законы имели ту же участь, как им предшествующие; они впали в забвение по тем же причинам; в разлагавшемся римском обществе господствовала полная дезорганизация, и общественная власть не имела ни сил, ни средств охранять нового духа законы. Сам римско-христианский законодатель смотрел на рабов совершенно прежними глазами: рабы — это подлые существа, отстой общества, говорил он. Даже тот закон, которым Константин отнял у господина право жизни и смерти над рабом и который, по-видимому, служит доказательством сильного ограничения власти господина, заключает в себе собственное ничтожество. Закон этот считает убийцей того господина, который преднамеренно убьет своего раба ударом палки или камня, который нанесет смертельную рану или повесит своего раба, или бросит его на растерзание диким зверям, или обожжет его тело горящими углями. Но этот же самый закон дозволяет господину употреблять против рабов розги, плети, тюрьму, цепи, и если раб умрет не в минуту наказания от ран, нанесенных господином, то сей последний не наказывается. Очевидно, что этою последнею частью закона подрывается в основании и первая часть, отнимающая у господина право жизни и смерти над рабом. Очевидно, что такая расшатанная власть, как власть римских императоров со своими привыкшими к произволу чиновниками, не в состоянии была следить за тем, чтобы отличить, совершено ли убийство сразу и непосредственно, или оно было только следствием жестокого наказания. Очевидно, что, прикрываясь дозволением наказывать рабов до такой степени, что наказанный мог умереть, лишь бы не под плетьми, римские господа спокойно продолжали пользоваться властью карать смертью рабов. Закон этот тождествен с законом, существовавшим у евреев: если господин, по закону еврейскому, ударит раба палкою, а сей умрет чрез один или два дня, то господин не судится и не наказывается. [37]Таким образом, изложенные законы не принесли существенной пользы рабам. Все ужасы языческого рабства повторялись при христианских императорах. Рынки рабов оставались по-прежнему и по старине снабжаемы были посредством войны. [38]С рабами и теперь обращались с языческою жестокостью. По-прежнему рабы из военнопленных доставляют римлянам удовольствие, сражаясь в цирке. [39]

До конца Римской Империи оставались в действии законы, на основании которых раб наказывался смертною казнью за многие преступления, за которые преступники из высших классов подлежали наказаниям более мягким. Только существованием рабства можно объяснить и ту вообще расточительность императорских законов на смертные казни, которая может быть поставлена наряду с расточительностью феодальных времен, когда рабство было в полной силе.

Во время нашествия варваров большая часть жителей деревень в Римской Империи находилась в рабстве. Завоевание не произвело никакой перемены в их положении. К концу эпохи Карловингов класс свободных людей почти исчез; даже исчезли колонаты и литы, и вся масса народа образовала класс рабов и близко к ним подходящий класс maint-mort. Таким образом, по объему рабство варваров, завоевавших Западную Европу, не уступало рабству римскому.

Положение раба варварских народов de jure [40]и de facto [41]не было лучше вышеизображенного положения римского раба, и притом во всех отношениях: экономическом, общественном и уголовном. Варварский раб был вещью; он составлял предмет обыкновенной торговли. В Х веке в Европе везде существовали рынки, где ежедневно продавались рабы. Раб не мог иметь никакой собственности. Он был даже лишен семейных прав. Он не мог ни быть свидетелем против свободного, ни носить оружие, ни подлежать общественному суду. Понятно, что при таком экономическом и общественном положении варварский раб не мог пользоваться защитою в уголовной юстиции. В Скандинавии о всяком, кто обращал другого в рабство, говорили: он отнимает у него личный мир и безопасность. Господин имел полное право убить его за самую малую погрешность.