Александр Кистяковский - Исследование о смертной казни

IV. Тогдашние способы открытия и доказательства преступлений не могли остаться без влияния на применяемость смертной казни. Хотя в этот период старательно выработана была система доказательств, однако ж она была основана на ложных началах; употребление пытки еще более способствовало произнесению легкомысленных смертных приговоров: в тяжких преступлениях достаточно самых легких улик, и судья может стать выше закона (In atrocissimis criminibus leviores conjecturae sufficiunt et licet judici jura transgredi) — вот одно из коренных правил юриспруденции этого времени. К числу улик причислены были следующие обстоятельства: волнение обвиняемого, бегство его, молва, обвиняющая его в преступлении, близость его дома к месту преступления, дурная физиономия, низкое (vilain) имя, лживые показания, молчание. И эти улики служили основанием для произнесения смертных приговоров! Юриспруденция этого времени весьма точно определяла, какие лица не имеют качеств достоверных свидетелей. Но недопущение к свидетельским показаниям лиц, не имеющих качеств достоверных свидетелей, практиковалось только в делах меньшей важности; когда же преступление принадлежало к разряду тяжких, делали отступление от этого правила: принимали свидетельство лиц, признанных неспособными к достоверному свидетельству. Свидетель этот носил техническое имя «необходимого». Таким образом, тогдашняя уголовная юстиция отвергала подозрительных свидетелей, когда их показания могли подвергнуть невинного штрафу, и допускала их тогда, когда их показания служили основанием к отнятию жизни.

Со времен господства феодальной юстиции до конца XVIII столетия длился спор, принадлежит ли merum imperium только государям или она есть достояние и судей, облеченных правом уголовной юстиции; другими словами, имеет ли судья право приговаривать к смерти только в силу закона, изданного государем, или источник этого права заключается в его судейской должности, и вследствие этого он может определять смертную казнь по своему усмотрению, когда даже нет закона, определяющего это наказание. В XIV столетии Азон и Лотар держали публичный диспут об этом вопросе в Болонском университете, объявивши лошадь призом, который должен достаться победителю. Император Генрих VII, присутствовавший при этом диспуте, объявил победителем Лотара, который утверждал, что merum imperium принадлежит только государю. Однако ж юристы не согласились с этим мнением и, играя словами, говорили: Лотар выиграл коня (equum), но Азон — справедливость (aequum). Действительно, судьи долго еще пользовались правом по своему усмотрению выбирать род наказаний, не исключая смертной казни. Смертная казнь за многие преступления была введена судьями и уже гораздо позднее утверждена законом. К этим преступлениям принадлежит большая часть преступлений против религии и нравственности. Так, по свидетельству Кошихина, в России наказывали смертною казнью за содомский грех, хотя до издания Воинского устава закон этого не предписывал. По 104 ст. Каролины запрещается судьям назначать смертную казнь, когда она не определена в законе; но в самом же этом кодексе есть постановления, которые уничтожают силу этого мудрого правила. Так, в ст.117, в которой говорится о кровосмешении, наказание не определено, а судьям предоставлено право руководствоваться, между прочим, мнениями юрисконсультов. По мнению же тогдашних правоведов, кровосмешение считалось смертным преступлением, оттого в комментариях к этой статье в числе наказаний за это преступление полагается и смертная казнь, которая на самом деле была применяема. Таким же самым образом были наказываемы смертною казнью: похищение женщин, прелюбодеяние и двоебрачие, хотя кодекс Карла V прямо этого и не повелевает. Даже в XVIII столетии и законоведы, и практики отстаивали право судьи назначать смертную казнь и даже изобретать новые казни по своему усмотрению в тех случаях, в которых закон этого не предписывает, хотя это учение и не было принимаемо единогласно. Если бы даже судьи и законоведы не отстаивали общего теоретического правила о произвольной власти судей, простирающейся до права определять смертную казнь в случаях, не указанных законом, сама сущность вещей давала судьям в руки подобную власть. Законы были многочисленны, запутаны и лишены единства, следствие и суд совершались под прикрытием тайны, способы обнаружения и доказательства были рассчитаны не столько на то, чтобы облегчить обвиняемому законную возможность оправдаться, сколько на то, чтобы его запутать, поддеть и довести до обвинительного приговора. Все это такие обстоятельства, которые поддерживали произвольные порывы судьи и вместе с тем имели влияние на количество смертных казней.

I. Появление сочинения Беккариа привыкли считать первым протестом против справедливости и необходимости смертной казни. Но при более внимательном исследовании истории уголовных законодательств открываются такие факты, которые доказывают, что убеждение в несправедливости и ненужности этого наказания обнаружилось в роде человеческом гораздо раньше этого события. Конечно, таким известиям, как известие об отмене смертной казни египетским царем Сабаконом, нельзя придавать ровно никакого значения, как по отрывочности этого явления, так и по недостатку исторического материала для критической оценки его. Эти известия равносильны исторической достоверности, как тот факт, что смертная казнь была отменена в Англии Альфредом Великим и Вильгельмом Завоевателем; или как известия о неприменении смертной казни Венцеславом, герцогом богемским, княжившим с 926 по 936 г.; или как сказание об отмене смертной казни в России сыновьями Ярослава. Ссылки на все эти факты, а равно любимый пример Рима, глубоко уважавшего достоинство человеческое, обличают полнейшее непонимание исторических событий и ту неразборчивость, с которою большинство хватается за всякий факт, наружностью похожий на искомый, лишь бы доказать любимое положение.