Борис Клин - Родителей — в отставку? Разрушение семьи под видом борьбы за права детей

Ирина подбирает где-то рекламную листовку («они везде лежали, их можно было найти в магазинах, в телефонных «будках, в кафе») с сообщением бесплатного телефона инспекции по делам несовершеннолетних — организации, существующей «под эгидой Министерства юстиции» и причиной, в частности, разрешать конфликтные ситуации, возникающие между детьми и родителями. Девочка звонит в инспекцию, потом начинает ходить туда на прием.

И, согласно приведенному в книге рапорту этой организации, жалуется ей на отца — Григорий Пастернак «забрал из ее комнаты всю косметику, так как не хотел, чтобы она ее использовала», вследствие чего обиженный подросток просится из семьи в приют. После третьего Ириного визита, 7 сентября 1998 года, инспекция вступает в контакт с родителями. Теперь снова предоставим слово отцу девочки.

«Что она им говорила, я не знаю. Но чтобы инспекция вмешалась в семейные дела, надо было как минимум сказать, что ее бьют, не дают кушать, не дают жить — и прочую негативную информацию об отношениях в семье. Во время этого разговора ей, похоже, объяснили, какие именно гадости о собственной семье нужно говорить, все зафиксировали на бумаге и потом перезвонили ее матери и мне…»

«На разговор в инспекцию нас вызвала госпожа Аннеке Вассинк… Когда я в первый раз ее увидел, у меня появилось ощущение, что я пришел в психиатрическую больницу, в палату к больной: высохшая, пахнущая табачным дымом… Всю беседу шмыгала носом, кашляла, кривлялась, делала различные гримасы, подергивалась. Я сразу подумал: чему она может научить детей и родителей? В начале разговора она тут же нам объяснила: мол, ей тоже когда-то запрещали поздно гулять и курить. Но сейчас так уже никто не поступает. И вы, мол, теперь находитесь в демократической стране, где ребенку нельзя ничего запрещать.

Еще она заявила, что «если у вас в семье возникло непонимание между родителями и ребенком» — они могут проблему решить. У них имеется специальная аппаратура и работают психологи, вооруженные современными научными знаниями. После исследования врачи определят, есть ли у нее отклонения и вообще что нужно делать в возникшей ситуации.

Я, честно говоря, сразу усомнился, но Ольга поверила и согласилась. А раз мать согласна — дочь оставили в инспекции и поместили в специальный приют. Так колесо и завертелось…»

Добавим, что когда через несколько дней Ольга, не имея никаких сведений об обещанном обследовании дочери, решила вернуть девочку в семью, то получила в инспекции отказ: «Поскольку вы согласились — обратной дороги теперь уже нет». А еще позже, уже в начале октября, отец увидел свою дочь гуляющей поздним вечером по улицам Роттердама. И не одну, а в компании вполне взрослого мужчины. После чего немедленно бросился в приют, куда вызвал также мать и дедушку. В результате вернувшаяся с прогулки Ира была «всеми правдами и неправдами» и, очевидно, против ее воли увезена из приюта к матери. Но, оказавшись дома, устроила скандал и сообщила в детскую полицию («и такая в Нидерландах есть»), что «пытается уйти из дома, но ее не выпускают». Приехавшая «детская полиция» встала на сторону подростка.

«Мы сразу же подъехали в центральное отделение полиции. А там удивились: а зачем вы вообще ее отдали? Вы же не криминальные элементы, не алкоголики, не наркоманы. Нельзя, говорят, было отдавать. А как не отдашь, когда ее полиция забирает?.. Так все вернулось на круги своя. Мы дома, дочь — в приюте…»

Потом, правда, оказалось, что из приюта этого Ира тоже сбежала и какое-то время жила, с ведома инспекции, в семье подружки-одноклассницы, той самой, которая, по мнению Г. Пастернака (а также их школьной учительницы), Дурно влияла на девочку. Беспокоящимся же родителям инспекция сообщила, что их дочь находится под присмотром в «секретном месте». И, поскольку без согласия родителей срок подобного «секретного пребывания» законом строго ограничен, передала дело Ирины в вышестоящую инстанцию — комиссию по делам несовершеннолетних (предполагавшееся первоначально медико-психологическое обследование девочки в результате так и не состоялось, сама она на какое-то время перестала посещать школу). Все это время Григорий и Ольга шлют «во все возможные инстанции», включая комиссию, полицию и редакцию юридической газеты, жалобы на незаконность действий инспекции и требуют вернуть им дочь.

Вслед за тем, уже в конце октября, т. н. «детский суд» принимает решение о «временном частичном лишении Ольги родительских прав», а затем отдает (сроком пока на три месяца) по-прежнему избегающую родителей Иру под наблюдение и опеку государства (вследствие «непосредственной и серьезной опасности для ее физического и нравственного состояния» и с назначением девочке опекуна).

Родители же, отныне и впредь, настойчиво оспаривают как оправданность судебных решений, так и вообще правомерность всех действий инспекции и комиссии, а также фактическую точность предъявляемых ими материалов (в первую очередь тех, которые фигурировали в судебных разбирательствах). И используют при этом все — и личные контакты, и письменные обращения (в том числе в правительство, парламент и к самой королеве).

Обращается, например, дедушка, отец Григория, в министерство юстиции с просьбой вернуть внучку домой. В ответе сказано, «что судьи в Нидерландах независимы, и никто не вправе ими командовать». Сходный, хоть и более развернутый и юридически выверенный, ответ получают писавшие в министерство родители.

Или, уже в январе 1999 года, идут Григорий и Ольга в районную полицию — хотят подать жалобу на работников комиссии по делам несовершеннолетних, предоставивших в суд «фальшивую информацию». Их, родителей, переправляют в «отделение полиции по работе с подростками», где предстоит беседа с двумя полицейскими.

«…Я объяснил Кромдайку, что мы хотим сделать заявление на работников комиссии о подаче ложных сведений судье. В ответ мне: «Заткни пасть, иначе вообще выгоню. По закону ты никто, только биологический отец»… Второй полицейский сначала молчал. А потом вдруг тоже стал кричать и угрожать: «Будете много выступать — и второго ребенка заберем». Теперь кричали оба. Обзывали дочь стервой и сволочью. И что мы тоже непонятно кто, и «это вам не Россия»…

Кроме всего прочего, в этом отделении, когда они на нас орали, была произнесена и такая любопытная фраза: «Это ненормально — вы разведены, но ведете одну линию относительно воспитания детей…»»

С другой стороны, многие граждане Голландии (как коренные жители, так и из иммигрантов) пытались оказать Пастернакам посильную помощь — письменными свидетельствами того, что семья девочки Иры «нормальная», или Добрыми советами, куда еще ее родители могут обратиться. Но контактов с Ирой у Григория с Ольгой нет практически никаких («написать родной дочери мы не имели права»), хотя плату за пребывание в приюте с них взимают исправно. Не известно родителям и точное местопребывание ребенка. Впрочем, в декабре любящий дедушка получил от внучки поздравительную открытку с успокоительными сведениями: Ира сообщает, что волноваться за нее не надо, поскольку наркотиков она не употребляет и проституцией не занимается. А ее отец тем временем, продолжая борьбу за возвращение дочери, накапливает материал о деятельности органов по делам несовершеннолетних и «детских судов» в Голландии и постепенно переходит ко все более широким и смелым обобщениям.