Альтер Цыпкин - Адвокатская тайна

Адвокатская тайна — это один из тех вопросов адвокатской деятельности, который привлекает большое внимание, по поводу, которого усиленно спорят, о котором много писали и пишут. Нет, кажется, ни одного крупного старого юриста-теоретика в области уголовного права и процесса, который не касался бы этого вопроса. Об адвокатской тайне высказывались Бентам, Миттермайер и Фридман; Эли, Молло и Пикар; Кони, Фойницкий, Владимиров, Арсеньев, Васьковский, Зарудный, Грузенберг, Кулишер.

Адвокатская тайна предстает зачастую в виде неразрешимой проблемы, вызывая оживленные диспуты, острые споры. Это один из «вечных» вопросов адвокатской деятельности, объявляемый неразрешимым подобно квадратуре круга.

Институт адвокатской тайны восходит еще к эпохе Римской империи. Римские юристы предписывали председательствующим в судах, чтобы они не позволяли адвокатам принимать на себя роль свидетелей по делам, где они выступают защитниками.

Большинство авторов высказывалось за признание адвокатской тайны. Различались только границы тайны, намечавшиеся отдельными авторами, [1] Некоторые отрицали возможность какого бы то ни было ограничения и считали, что тайна должна быть сохранена, если это даже грозит целой семье, а может быть и целому поколению. «Он должен молчать. Никаких компромиссов в деле доверия, на котором зиждется вся сущность защиты» ( Бенедикт Э. Адвокатура нашего времени. — С. 74). по-разному обосновывалась необходимость этого института. Одни указывали, что адвокатская тайна является необходимым спутником правильно осуществляемого правосудия — «без тайны совещания — нет защиты, нет правосудия», другие во главу угла ставили интересы подсудимого, иные рассматривали вопрос под углом зрения защиты.

Обязанность тайны установлена в общем интересе, писал Эли, указывая, что ее нарушение оскорбляет не только лицо, которое доверило тайну, но и всё общество, так как оно лишает профессии, служащие опорой обществу, того доверия, которое должно окружать их. [2] Faustin Helie M. Traite de l'instruction crimineile. — Р. 357. Чтобы достойно выполнить то назначение, к которому призваны адвокаты, писал Молло, им прежде всего необходимо доверие клиента. Его не может быть там, где нет уверенности в сохранении тайны (курсив Молло). [3] Моllоt. Regles de la ргоfession d'аvосаt. Моllоt здесь приводит слова Жильберта Девуазена. А. Ф. Кони в «Нравственных началах в уголовном процессе» писал: «Слепая Фемида должна быть и глухою». [4] Кони А. Ф. Нравственные начала в уголовном процессе // Журнал Министерства юстиции. — 1902. — № 1. — С. 24.

Проф. Фойницкий иначе ставил вопрос об адвокатской тайне. Признавая профессиональную тайну, он указывал, что « закон поступается интересами правосудия » (курсив наш) и ставит выше их этические интересы профессиональной тайны. [5] Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства. Т. II. — С. 245.

Другой русский дореволюционный юрист К. К. Арсеньев основывал наличие адвокатской тайны на существе отношений защитника к подсудимому, которые «предполагают полную откровенность со стороны подсудимого, правдивое сообщение всех обстоятельств дела… подобная откровенность немыслима без уверенности, что всё конфиденциально, в интересах защиты, сообщенное защитнику останется только одному ему известным и ни в каком случае обнаружено не будет». [6] Арсеньев К. К. Заметки о русской адвокатуре. — С. 20. Проф. Л. Е. Владимиров также подчеркивал доверие подзащитного к своему защитнику. «Адвокатура, как сословие, основана на доверии, а потому всё, что подрывает это доверие, должно быть устранено». [7] Владимиров Л. Е. Учение об уголовных доказательствах. — С. 309.

Очень широко ставил вопрос об адвокатской тайне К. Миттермайер, который считал, что защитник не имеет права открыть тайну даже и в таком случае, если она относится к сообщникам обвиняемого. [8] Миттермайер К. Руководство к судебной защите но уголовным делам. — С. 48–49.

Против адвокатской тайны высказывался И. Бентам. В своем трактате «О судебных доказательствах» он ставил вопрос: можно ли требовать или допускать разоблачение адвокатом таких фактов, которых обнаружение будет вредно его клиенту, в деле уголовном или гражданском, — и на этот вопрос отвечал: да. Зачем он был бы освобожден от этой обязанности? Какой действительный вред может произойти от этого обязательства? Никакого, разве считать вредом наложение на известное лицо наказания, ему следующего. «…Кто от этого пострадает? Не честный ли и невинный его клиент? Конечно, нет: не совершивши никакого преступления, не имея в виду никакого, ему не предстоит признаваться ни в обмане, ни в преступлении». [9] Бентам И. О судебных доказательствах. С. 272–273.

Интерес к вопросу об адвокатской тайне в отдельные моменты особенно усиливался. Это объяснялось либо отдельными судебными процессами, либо особой политической обстановкой, при которой возникавшая дискуссия приобретала характер оживленного спора.

Большой интерес к этому вопросу проявился в Англии в связи с делом Курвуазье, слушавшемся в Лондоне в 1843 году. Курвуазье был камердинером у лорда Вильяма Росселя, который был обнаружен убитым в своем доме. Курвуазье был предан суду по обвинению в убийстве. Защитником выступал адвокат Филиппс. В середине судебного разбирательства Курвуазье, настаивая перед судом на своей невиновности, сознался своему защитнику об этом убийстве и просил его продолжать свою защиту. Филиппс обратился к судье Пэрку, не председательствовавшему в этом процессе, за советом, и Пэрк рекомендовал ему продолжать защиту и изложить все те аргументы, которые при добросовестном толковании могут быть извлечены из доказательств, представленных на суде. Пресса, узнавшая впоследствии подробности дела, в течение ряда лет преследовала Филиппса обвинениями в том, что он, зная, что Курвуазье виновен, старался его выгородить и бросить тень на другую прислугу Росселя. [10] См. Владимиров Л. Е. Реформа уголовной защиты. — С. 301; Полянский Н. Н. Правда и ложь в уголовной защите. — С. 80–82.

В России усиленное внимание к вопросу об адвокатской тайне было вызвано делом присяжного поверенного Патэка. При слушании в Варшаве уголовного дела, один из свидетелей (Бартос), сам ранее осужденный, показал, что он на предварительном следствии по своему делу сознался, но на суде по совету своего защитника присяжного поверенного Патэка, — отказавшись от ранее данных показаний, отрицал свою виновность. Бартос добавил, что по подговору товарищей объяснил защитнику, что он вовсе не сознавался следователю, как то записано в протоколах следствия. [11] Это важное добавление опущено у Гессена при описании им этого дела. См.: История русской адвокатуры. Т. 1. — С. 451.