Анатолий Кони - Том 3. Судебные речи

Но не одни только приведенные обстоятельства дела развертывались перед судом, так сказать, в сыром виде, без выводов и обобщений. Они подвергались анализу, который, по смыслу своему, соответствовал возбуждению вопроса о свойстве вменяемости обвиняемой. Не только защитник был допущен допрашивать врача Руковича, вызванного в качестве эксперта, о психическом состоянии подсудимой во время совершения ею преступления, причем последним высказано, что Палем страдает крайнею возбужденностью нервной системы и резко выраженною неврастенией, но и Рукович, в свою очередь, получил разрешение допрашивать доктора Зельгейма о душевном состоянии подсудимой вслед за убийством Довнара. Из удостоверенных судом замечаний на протокол видно, что на требование научных выражений и на желание знать, было ли психическое состояние Палем, описываемое Зельгеймом, «психозом» или «неврозом», Зельгейм «ничто же сумняшеся» отрезал Руковичу, что «всякое убийство есть психоз».

Ввиду этих данных нельзя утверждать, чтобы вопрос о душевной нормальности вовсе не возникал и не был затронут на судебном следствии. Он возникал ясно и вразумительно, и притом по поводу состояния, указанного именно 96 статьей Уложения и IV к нему приложением, а также ст. 355 1Устава уголовного судопроизводства. Закон говорит именно о припадках болезни , доводящих до умоисступления и беспамятства. Если на обязанности суда не могло и не должно было лежать точное и окончательное определение, суть ли несомненные и удостоверенные на суде свидетелями истерические припадки Палем, названные Руковичем резко выраженною неврастенией, результаты той именно болезни, о которой говорит 96 статья Уложения, то еще менее суд имел основание принимать на себя окончательное разрешение такого специального невропатологического вопроса и решать, что резкая неврастения не может быть болезнью, приводящею в исступление.

Суд, безусловно, должен обладать полнотою юридических сведений, но желательно , чтобы в действиях его сказывалось и знакомство с сопредельными с юриспруденцией) знаниями, с широкою областью судебной медицины, хотя бы настолько, чтобы установлять границу, до которой идет усмотрение судьи и за которою начинается разъяснение специалиста, сведущего человека. С этой точки зрения надо заметить, что с тех пор, как истерию перестали считать капризом и принадлежностью сварливых женщин, а увидели в ней серьезную болезнь, бывающую и у мужчин, и с тех пор, как известный Бирд начертил мастерскою рукою картину неврастении, стоящей часто на самой опушке сумасшествия, достаточно развернуть серьезное руководство по судебной психопатологии, чтобы найти ценные и подробные указания на «быстротечное помешательство на почве неврастении», так называемое furore morboso, на «истерический невропсихоз» и на скоропреходящее душевное расстройство у истерических больных, между прочим, выражающееся в меланхолическом порыве — raptus melancholicus hystericus. Разъяснений специалиста не должны чуждаться или опасаться ни суд, ни обвинительная власть. Не имеющее юридической обязательной силы, проверяемое на суде указаниями здравого смысла, житейского опыта и логикою фактов, сопоставляемое с другими, мнение это, почерпнутое притом из специального наблюдения, никакой опасности для правосудия не представляет и если несколько усложняет процесс, то зато уменьшает вероятность роковой ошибки в тех случаях, когда за устранением надлежащей экспертизы каждому присяжному приходилось бы делаться психиатром «на свой счет и страх» или прислушиваться к случайным мнениям какого-нибудь самозванного знатока. Если суд не соглашается с объяснениями эксперта, если обвинитель спорит против них, у всех, следящих за отправлением правосудия, остается сознание, что все-таки сведущий человек имел возможность предстать пред судом, что он сказал ему и сторонам классическое «Бей! Но выслушай» и что житейская правда дела, к которой всемерно должен стремиться суд, освещена со всех сторон. Эта правда учит нас, что в каждом человеке, несмотря на духовное развитие его, сидит зверь, стремящийся, при раздражении или возбуждении, растерзать, истребить, удовлетворить свою похоть, и т. д. Когда человек владеет этим сидящим в нем зверем — он нормален в своих отношениях к людям и обществу; когда он сознательно дает зверю возобладать в себе и не хочет с ним бороться — он впадает в грех, он совершает преступление; но когда он бессилен бороться сознательно — тогда он больной. Призовите первого в судьи, покарайте второго, но не наказывайте, а лечите третьего, и если есть повод к сомнению, кто стоит пред вами — второй или третий, — призовите на помощь науку и не стесняйтесь потерею времени и труда. Исследование истины стоит этой потери!

Поводы к возбуждению сомнения возникли притом не внезапно, ибо еще во время приготовительных к суду распоряжений защита ходатайствовала о вызове экспертов-психиатров, и еще в первый.день пятидневного заседания эксперт Рукович, допрошенный по предмету повреждений, причиненных выстрелом, был по ходатайству защиты и старшины присяжных оставлен в зале заседаний, из чего видно, что уже тогда признавалось необходимым выслушать мнение сведущего по врачебной части лица и притом не только о телесных повреждениях Довнара. Это сомнение ясно выразилось в ходатайстве присяжных. Его нельзя было оставить неразрешенным надлежащим, указанным в законе, порядком или считать, что оно разъяснено коренным образом и бесповоротно двумя выслушанными присяжными диаметрально противоположными мнениями — доктора Руковича о том, что припадки резко выраженной неврастении не имеют ничего общего с психическими болезнями, и доктора Зельгейма о том, что всякое убийство — психоз.

Вот почему суду надлежало отнестись с глубоким вниманием к ходатайству присяжных и, вместо бесплодной процедуры совещания о постановке не могущего быть поставленным вопроса, обратиться к законному исходу, указанному 549 статьей Устава уголовного судопроизводства и решением Сената по делу Сергеева 1892 года № 20, которым признаны правильными действия суда, усмотревшего в заявлении защитника и объяснениях подсудимого повод к предположению о страдании последнего болезнью, приводящею в умоисступление, и представившего о том судебной палате для разрешения ею, не представляется ли необходимым освидетельствование подсудимого по 353—355 статьям Устава уголовного судопроизводства. Сомнение присяжных , выраженное согласно 762 статье Устава уголовного судопроизводства, конечно, имеет еще больший вес и значение, чем заявление стороны или слова подсудимого, и составляет доказательство возникновения в деле нового обстоятельства, не бывшего в виду или упущенного из виду обвинительною камерою, на разрешение которой и должно быть о том представлено на основании 549 статьи Устава уголовного судопроизводства. Это был единственный правильный исход из дела. Многодневный труд суда и присяжных не мог бы при этом считаться потерянным, ибо результатом его явилась необходимость осветить одну из важнейших сторон дела, да и, наконец, что значит потеря труда пред таким шагом, который обеспечивает получение, в пределах человеческой возможности, правосудного решения? Вследствие этих соображений приговор суда и решение присяжных заседателей над Палем не могут быть оставляемы в силе за нарушением 762, 812 и 549 статей Устава уголовного судопроизводства.