И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

Аркадий Николаевич Верещагин, нуждаясь в деньгах, в 1870 году выдал Султан-Шаху за несколько десятков рублей, от него полученных, два векселя на 1 тысячу 500 рублей. Потеряв надежду получить по ним уплату, Султан-Шах предложил ему составить подложный вексель в 500 рублей от имени Рахманинова, известного Султан-Шаху своею состоятельностью, с тем, что по этому векселю Султан-Шах будет требовать платежа от матери Верещагина, пугая ее уголовным преследованием сына. Согласившись на предложение Султан-Шаха, Верещагин составил в его квартире и передал ему вышеозначенный вексель от имени Рахманинова. После отказа матери Верещагина платить по подложному векселю он остался у Султан-Шаха и служил ему средством для требования с Верещагина денег, пока, наконец, последний не выкупил его у Султан-Шаха за 200 рублей, данных ему приставом Берновым для обнаружения преступления. Сознание Верещагина подтверждается сличением через экспертов его почерка с почерком руки, писавшей вексель от имени Рахманинова. Обвиняемый Сергей Павлович Султан-Шах, не отрицая получения им от Верещагина упомянутого векселя и затем продажи его тому же Верещагину, показал, что о подложности этого векселя он хотя стороною и слышал, но достоверных сведений не имел. Объяснение это опровергается показаниями свидетелей Дмитрия Николаевича Массари и Алексея Аркадьевича Рахманинова, удостоверивших: первый, что в апреле 1874 года, незадолго до покупки векселя Верещагиным, Султан-Шах говорил ему о желании своем посредством находящегося у него подложного векселя от имени Рахманинова получить с Верещагина деньги, а второй — что еще осенью 1870 года он слышал от Султан-Шаха о находящемся у него подложном векселе в 500 рублей от его, Рахманинова, имени на имя Верещагина.

Вечером 16 марта гробовщиком Морозовым, торгующим на Смоленском рынке, по заказу неизвестных Морозову лиц, подъехавших к его лавке в карете, доставлены были во двор дома Соколова гроб, погребальные дроги, фонари и факельщики; туда же прибыло и восемь человек певчих из хора Дюпюи; гроб внесен был в квартиру Шпейера, где тогда находился дворянин Николай Калустов; этот последний лег в гроб и в оном заснул. Вскоре приехали туда же хозяин квартиры Шпейер, дворянин Петр Калустов и сын коллежского секретаря Иван Брюхатов и привезли с собою восковые свечи; немного спустя к их компании присоединился и приехавший к Шпейеру ефремовский мещанин Соболев-Иванов. Николая Калустова разбудили, гроб был поставлен на лавку и в него лег Брюхатов; остальные стали с зажженными восковыми свечами около гроба, к которому также были прилеплены свечи, и певчие, по их приказанию, пропели у гроба «со духи праведни» и «вечную память». Затем Брюхатов вместе с гробом свалился с лавки, после чего гроб отдан был обратно гробовщику, который его и увез домой. После этого Шпейер, Калустовы, Брюхатов и Соболев сели в карету и отправились, имея с собою в карете зажженные погребальные фонари, в гостиницу «Яр», за Тверскую заставу; певчие же и факельщики, также с зажженными фонарями, посажены были на похоронные дроги и ехали от квартиры Шпейера до гостиницы «Яр» впереди кареты, причем пели песни. Будучи привлечены к настоящему делу в качестве обвиняемых Шпейер, Брюхатов, Николай и Петр Калустовы и Соболев-Иванов, не признавая себя виновными в кощунстве, признали, однако, действительность почти всех приведенных выше обстоятельств. Так, Брюхатов показал, что он ложился в гроб, к которому прилеплены были свечи, что его товарищи стояли с зажженными свечами вокруг этого гроба и что его в этом гробу вынесли затем в переднюю, где он и встал из гроба. Тот же Брюхатов и Петр Калустов, подтвердивший его объяснение, показали, что в то время, когда они вместе с остальными и с певчими на дрогах впереди ехали к «Яру», то у них в карете были зажженные погребальные фонари. Обвиняемые Николай Калустов и Соболев, также признавая в общих чертах действительность всего происходившего в квартире Шпейера, отозвались запамятованием подробностей, ссылаясь на состояние опьянения, в котором они тогда находились. В одном только обстоятельстве показания обвиняемых представляются согласными между собою: основываясь в непризнании себя виновными в кощунстве, на том, что они не придавали проделке своей значения насмешки над церковным обрядом, все обвиняемые показали, что они не помнят, чтобы певчие у гроба, в котором лежал Брюхатов, пели похоронные молитвы; Шпейер, которому, по словам Петра Калустова, принадлежала мысль устроить похороны, который пьян в то время не был и в квартире которого все это происходило, объяснил, что всей проделке он придавал значение лишь простой шалости, так как ему не могло и представиться, чтобы погребальные дроги и гроб могли служить средствами к учинению кощунства и доказательствами этого последнего.

В обстоятельствах, обнаруженных следствием по настоящему делу, усматриваются признаки составления некоторыми из обвиняемых злонамеренных шаек для подлогов, мошенничеств и краж. В составе таких шаек оказываются совершенными некоторые из вышеозначенных преступлений. Самое же составление противозаконных сообществ относится к трем периодам времени. Сообразно этим периодам, по личностям участников и совершенным преступлениям сообщества распадаются на три части, из которых деятельность последующих составляет как бы продолжение деятельности предыдущих: 1) Шпейер, Давидовский, Протопопов, Массари, а затем Дмитриев-Мамонов и Николай Калустов находились, как видно из дела и имеющейся при нем переписки, между собою в самых тесных и близких отношениях, принадлежа к одному и тому же кружку, имея общие знакомства и дела, отличаясь общим стремлением к роскоши, большим издержкам и богатой обстановке, а также и общим недостатком определенных материальных средств. Соединенные между собою добыванием денег совокупными усилиями и действуя для этого в качестве комиссионеров по разным денежным сделкам, они, за исключением Мамонова и Калустова, в 1871 году имели в меблированных комнатах, в доме Любимова, на Тверской, определенный и более или менее постоянный притон или сборное место для совещаний и переговоров. По обыску, произведенному у Шпейера в ноябре 1871 года, у него найдены были карты, явно приготовленные для мошеннической игры;

2) между арестантами Верещагиным, Плехановым, Голумбиевским, Неофитовым, Щукиным и другими следствием обнаружена близкая связь их;

3) все перечисленные преступления оказываются имеющими между собою несомненную и тесную связь. Состоявшие уже под следствием за прежние преступления Верещагин, Плеханов, Протопопов, Массари, Дмитриев-Мамонов и вновь присоединившийся к ним Мейерович составляли кружок, связанный между собою привычками к праздной и безбедной жизни, совершенным неимением средств к существованию и отсутствием стремления добывать их трудом. Среди этого кружка в квартире Верещагина и Плеханова первоначально возникли и выработались планы разных преступлений, в исполнении которых принимал посильное участие каждый из поименованных лиц. Сношения между ними по поводу совершения преступлений не прекратились и с заключением Плеханова и Верещагина под стражу. Имея с ним частые свидания, Протопопов доставлял им материалы и сведения для составления подложных документов, а от них получал уже готовые орудия преступления. Таким образом возникла деятельность обвиняемых, в которой одно преступление следовало за другим, одно вытекало из другого и им дополнялось, доставляя обвиняемым средства к жизни и деньги на разные предприятия и обороты.