И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

Господа присяжные! Вопрос об этом деле поставлен ребром: или Ольга Петровна Занфтлебен, жившая три года тому назад в одной комнате за 10 рублей в месяц (я говорю это не в смысле упрека ее бедности, я слишком далек от этого, но указываю лишь на факт) и получающая теперь по духовному завещанию 10 тысяч рублей вместе со всею движимостью, помимо того, что ею приобретено уже при жизни мужа или скрыто после его смерти, получит еще с лишком 80 тысяч рублей, а детям отца, считавшего свое состояние сотнями тысяч, не достанется почти ничего, или же каждый получит то, что ему назначено по духовному завещанию согласно воле умершего. Василий Карлович Занфтлебен оставил после себя духовное завещание, в котором он никого не обидел, но сделал, во избежание всяких споров и недоразумений, самые точные указания относительно распределения своего имущества, чтобы каждый пользовался тем, что ему назначено, и не искал захватить того, что ему не следует. В этом завещании, замечательно справедливом по его внутреннему содержанию, сказался отчасти характер того оригинального старика, который, не находя никакой процент высоким, в то же время считал бесчестным взыскивать по дубликатам векселей и, добровольно возвращая их даже тогда, когда о существовании их плательщику не было известно, говорил: «Я не уступлю своего, но не хочу чужого». Да позволено будет мне, являющемуся представителем интересов детей умершего, сказать подсудимым его словами: «Мы не хотим чужого, вашего, но отдайте нам наше, мы его вам не уступим». И думается мне, что суд совести не оставит в руках подсудимых то, что они присвоили себе путем беззакония. Вчера защитник Ольги Петровны Занфтлебен сказал, что мы пришли сюда для того, чтобы раздавать премии за добродетель. Это совершенно верно, да, признаюсь, и немного затруднительно было бы рассуждать о добродетели в смысле защиты Ольги Петровны Занфтлебен. Но, господа присяжные, если мы пришли сюда не для выдачи премий добродетели, то и не для того же, чтобы через оправдание подсудимых раздавать награды за преступление!

Помощник присяжного поверенного Курилов.Возражая защите, обвинитель и гражданский истец говорили вам, что защита неправильно представила факты и, однако, не указали этих неправильностей, а напротив, обвинитель высказал несколько соображений, подтверждающих доводы защиты. Из них более существенное значение имеет указание на то, что вычеркивать в вексельной книге не позволяло время, так как для этого нужно было проверить книгу с векселями; если время не позволяло этого, как же в таком случае обвинитель приписывает подсудимым более сложную работу, говоря, что они составили алфавитную книгу вместо вексельной. Для того и другого нужно векселя проверить и, если на это безусловно нет времени, то, стало быть, алфавитная книга написана при жизни Занфтлебена и может служить для проверки, а из алфавитной мы не замечаем того, что доказывало обвинение по вопросу о расхищении имущества. Что же касается до гражданского истца, то он в конце своей речи высказал цель настоящего дела. Он не возражал против доказательств, а сказал вам, что пред вами явились наследники и просят возвратить, что, по их мнению, отнято. То, что принадлежит наследникам, они получат во всяком случае, но ставить судьбу людей наряду с деньгами и просить присяжных обвинить людей без фактов, без улик нельзя.

Далее, после кратких возражений других защитников, последовали слова подсудимых и резюме председательствующего; затем присяжным заседателям был вручен вопросный лист с 61 в нем вопросом. После 4-часового совещания присяжные заседатели вынесли вердикт, в коем признали виновными генерала Гартунга и О. П. Занфтлебен в тайном похищении вексельной книги с целью получить через то выгоду, и в таком же похищении некоторых векселей по предварительному уговору с другими лицами; Алферова в присвоении векселя Николая Занфтлебена, переданного ему покойным для взыскания. Ланского и Мышакова признали невиновными.

Обвинительный приговор, вынесенный присяжными заседателями Гартунгу, Ольге Занфтлебен, только подтвердил, что жить с этим больше нельзя, и, выслушав его, генерал Гартунг тут же, в суде, застрелился.

Понуро расходилась из суда и публика, видимо, сожалея о тех овациях, которые за три часа перед тем она так шумно и восторженно расточала перед жестоким талантом молодого обвинителя.

Смерть с лихвою искупила грех обвиняемого, и по отношению к нему осталось только сожаление.

Угнетающим образом подействовала эта смерть и на суд, и объявление резолюции было отложено до следующего дня.

На другой день приговор Алферову и Ольге Занфтлебен был объявлен в совершенно пустом зале. Никому уже не пришло в голову отягчать их положение всенародным позором, да и присуждены они были к сравнительно кратковременной ссылке: Занфтлебен — в Сибирь, а Алферов — в Олонецкую губернию. Граф же Ланской и Мышаков были оправданы.

А впоследствии Сенат кассировал не только приговор, но и самое предание суду по тому делу, находя, что в данном случае нет состава преступления.

Процесс интересен блестящими выступлениями обвинителя П. Н. Обнинского и защитника Ф. Н. Плевако, которые сумели достойно повести себя в достаточно щекотливой ситуации, вызванной непродуманным поведением членов суда.

По обвинению в предумышленном убийстве посредством выстрела из револьвера дворянина Байрашевского суду предана дворянка Прасковья Петровна Качка, 19 лет.

Председательствовал товарищ председателя Д. Е. Рынкевич,обвинял прокурор окружного суда П. Н. Обнинский,защищал присяжный поверенный Ф. Н. Плевако.

По открытии судебного заседания были введены врачи-эксперты Левенштейн, Державин, Добров, Булыгинский и Гиляров, которые и остались присутствовать при судебном следствии.

Из свидетелей не явились по законным причинам: Мария и Ольга Пресецкие, Мисенчевич, Синькевич — по жительству в другом судебном округе, Перо и Александра Качка — по болезни.

Содержание обвинительного акта заключается в следующем:

15 марта 1879 года, около 7 часов вечера, в меблированных комнатах рижского гражданина Шмоля, в доме Квирина, в квартире, занимаемой студентом Технического училища Гортынским, дворянка Прасковья Качка выстрелом из револьвера убила дворянина Байрашевского.

Показаниями свидетелей, очевидцев этого убийства, выяснено следующее. В этот день, около 6 часов вечера, в квартиру Гортынского, занимавшего в доме Квирина только одну небольшую комнату, кроме упомянутых Качки и Байрашевского, собрались его знакомые, студенты Технического училища Савич, Мисенчевич, Тянгинский, Перо, Виленский и Малышев. Все они пели сначала хором, а потом вследствие просьбы некоторых из присутствующих Качка стала петь одна. Поместившись против Байрашевского, который сидел за столом в расстоянии одного или двух шагов от нее, Качка пробовала петь несколько песен и романсов, но голос ее дрожал и обрывался; во время пения последнего романса она внезапно прервала его и, вынув из кармана револьвер, выстрелила в Байрашевского. Это произошло так неожиданно, что никто из присутствующих не имел возможности предупредить случившегося. Пораженный пулей в правый висок Байрашевский не успел произнести ни одного слова, упал со стула и тотчас же умер. Качка после сделанного ею выстрела опустилась на стоявшую подле кровать, около которой впоследствии свидетелями был поднят револьвер с пятью зарядами.