И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

Следственная и обвинительная власть, деятельность коих воплотилась в обвинительном акте, оказались не чуждыми того же недостатка. Достаточно сличить прочтенный здесь обвинительный акт с теми обвинительными актами, которые каждодневно читаются на суде, чтобы усмотреть между ними существенное различие. Обвинительные акты являются всегда верною фотографией добытых предварительным следствием данных. Если не всегда приводят они к проектируемым актами результатам, то это объясняется тем, что часто судебное следствие изменяет совершенно характер дела. Бывает и так, что выводы составителей актов не совпадают с выводами судьи. В данном случае обвинительный акт грешит и в описании событий, предшествовавших его составлению. На второй странице акта говорится о том, что итальянский пароход увидел слева по носу белый огонь. Смею уверить, что в данных предварительного следствия никто и никогда подобного указания не делал, а это обстоятельство — кардинальное в деле. Перевернув страницу, мы узнаем из обвинительного акта, что в то время, когда стоявшие борт о борт пароходы давали возможность пассажирам переходить с одного парохода на другой, капитан Криун уговаривал их остаться, говоря, что подходящий «Синеус» спасет пассажиров. Предварительным же следствием установлено, что огонь парохода «Синеус» показался лишь после значительного промежутка времени после того, как «Колумбия» отчалила. Это очевидно простые ошибки — результат поспешной деятельности. Несмотря на полное разногласие показаний обоих преданных суду капитанов, обвинительный акт не подвел итогов своего расследования; он не установил события таким, каким оно ему в то время казалось. Представитель обвинительной власти здесь на суде в своей строго обдуманной речи также не подвел итогов следствия. Он находит возможным обвинять обоих, так сказать, альтернативно, утверждая, что Криун нарушил закон, сделав неправильный поворот влево, при сближении с итальянским пароходом не уменьшив хода и не застопорив машины. Виновность Пеше усматривается в том, что при виде зеленого огня он положил неправильно «право на борт», не уменьшил хода и не застопорил машины. Допуская в угоду обвинительной власти возможность считать при каких бы то ни было обстоятельствах виновными обоих, я никак не допускаю мысли, чтобы суд, на обязанности которого лежит точное применение карательного закона к определенному событию, решился бы согласиться с подобной точкой зрения.

Представители гражданских истцов также мало занялись исследованием события. Им, впрочем, безразлична мера наказания. Им нужно получить удовлетворение за понесенный их верителями от преступления ущерб. Степень вины не играет для них существенной роли. Справедливость требует сказать, что огромное большинство гражданских истцов пытается обвинять Криуна, но, к сожалению, в деле анализа судебного следствия они совершили немногое. Усматривая различие в показаниях русской и итальянской команд, они охотно доверяют последней только потому, что усматривают в показаниях ее больше солидарности, или разрешают вопрос еще проще, говоря, что свято убеждены в том, что суд признает событие таким, как им хочется. Мне кажется, что одною из причин этого одностороннего отношения к делу является исполнение ими их обязанностей. Пред нами стоят два ответчика: с одной стороны, Русское общество пароходства и торговли, а с другой — капитан Пеше с своим пароходом. Первое, по их мнению, ответствует всем своим имуществом (таковы, по их мнению, русские гуманные законы), второй отвечает только кораблем — таковы законы иностранных государств. Несомненно для них одно: как бы велики ни были недостатки Русского общества и его представителей, у него есть одно несомненное достоинство — полная касса. Какими бы, в свою очередь, достоинствами ни обладал итальянский пароход, у него есть один недостаток — ничтожность его стоимости, едва ли могущей вынести ту таможенную пошлину, которою он должен быть оплачен, чтобы стать их собственностью.

Какие причины руководили ими, для меня безразлично, так как, к сожалению, подведение итогов следствия должно лежать на моей обязанности, а только что указанные мною недостатки в их объяснениях лишают меня возможности воспользоваться их способом установления обстоятельств дела. Да я и не решусь просить суд установить событие по показаниям русских свидетелей потому только, что эти показания в моих глазах заслуживают больше доверия, чем показания, для меня неблагоприятные. Я постараюсь установить пред судом картину события так, как оно, по мнению моему, устанавливается всею совокупностью данных, добытых судебным следствием.

В ночь с 26 на 27 июня пароход «Владимир» под командою капитана Криуна шел из Севастополя в Одессу, пройдя траверз Тарханкутского маяка в 5 милях от него. Курс — норд-вест 40°. В 12 часов команда сменилась. На вахте были баковый матрос Сопоцько, помощник капитана Матвеев, подвахтенный Собченко (исполнявший должность боцмана). Рулевые и механики не упоминаются мною потому, что значения для дела они не имеют. В 12 часов 20 минут Сопоцько известил Матвеева о том, что справа по носу виден белый огонь. Матвеев дал об этом знать через Собченко Криуну, который немедленно появился на мостике с биноклем в руках. Усмотрев через 20 минут, что огонь систематически удаляется вправо, но не видя отличительных огней, Криун велел взять немного влево; повернули на 10 градусов влево, сопровождая маневр двумя свистками. Видя, что огонь становится ярче 8 градусов вправо, Криун велел взять еще немножко левее. Повернули еще на 10 градусов, сопровождая и этот поворот двумя свистками. Обстоятельства эти едва ли могут подлежать какому-либо сомнению: они устанавливаются целым рядом свидетельских показаний. Кроме единогласного показания команды, совершенно согласного с показанием, данным на предварительном следствии, обстоятельства эти в разных моментах находят себе подтверждение и в совершенно посторонних свидетелях. То обстоятельство, что Криун ни на минуту не спускался вниз, удостоверяется, между прочим, и свидетельницею Ковалевой, находившейся в течение всего времени на палубе. Указанный командой курс устанавливается и тем соображением, подтвержденным всеми экспертами, что это тот нормальный курс, которым каждодневно совершает свои рейсы Русское общество начиная с 1856 г. Незначительные уклонения от курса вызываются иногда состоянием погоды, заставляющей в некоторых случаях отступать от обычного направления, чего, впрочем, при состоянии погоды в эту злосчастную ночь не было. Свистки устанавливаются как командой парохода, так и совершенно посторонними свидетелями. Вызванные гражданскими истцами свидетели, из коих некоторые даже не допрошены на предварительном следствии, как Шнейдеров, Тарапанов, Ковалева (гражданская истица) и др., с точностью установили факт подачи свистков. Правда, что существует и противопоказание: свидетель Черномордик прежде услышал один свисток с итальянского парохода, а потом два свистка «Владимира». Но я не решусь вменить в вину Черномордику несомненную неправильность его показания. Этот впервые появившийся на судебном следствии свидетель понес столько горя, что неудивительно, если он и смотрел на происходящее ненадлежащими глазами: его били, он и под винтом «Колумбии» побывал, да и не обязан же он с точностью блюсти за свистками. Едва ли при этих условиях и свистки будут заподозрены судом.