И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

Я знаю, господа судьи, как вас утомил страшно долго длящийся процесс, но знаю также, что вы выслушаете и мое слово с тем же неослабным вниманием, с которым вы ведете это дело, вниманием, пред которым нельзя не преклониться. 14 осиротевших семей стоят за мной и взывают о правосудии. Они не обманутся в ожиданиях, прося его у вас.

Говоря о виновности, мы стеснены теми рамками, в которые поставлен процесс. Мы вправе говорить о виновности только капитанов Криуна и Пеше и о гражданской ответственности владельцев пароходов «Владимир» и «Колумбия» — Русского общества пароходства и торговли и братьев Банано.

Начну я с первого из них — Криуна. Обвинительная речь господина прокурора и речь моих почтенных товарищей по гражданскому иску установили эту виновность твердо и бесповоротно. Говорить о его невиновности можно только разве потому, что обо всем можно говорить. Но убедиться в его невинности, опровергнуть утверждение, что капитан Криун не принял никаких целесообразных в данных обстоятельствах мер к спасению пассажиров, не может никакой талант, никакое красноречие. Для меня как гражданского истца достаточно обвинения и по второму обвинению, как оно формулировано в обвинительном акте. Я обязан обвинять лишь настолько, насколько это неизбежно для целей нашего гражданского иска. Да и, наконец, разве соответствует размеру вины такой максимум наказания, который может быть вами назначен по тем статьям, по которым капитан Криун предан вашему суду. Повторять все сказанное о виновности капитана Криуна я считаю излишним, мне достаточно поставить подтвердительный бланк на тех векселях и бумагах, которые ему предъявлены предшествовавшими мне ораторами; замечу только одно — непоколебимую уверенность в виновности капитана Криуна я вынес из заключения тех экспертов, которые находили деятельность капитана Криуна безупречной с первого момента, когда он увидел белый топовый огонь приближающегося парохода. Я безусловно верю в беспристрастие экспертизы. Адмирал Кологерас заявил суду, что капитана Криуна он видит во второй раз в жизни, что его заключения — это убеждение его совести. Увлечение, как это уже было правильно замечено, не чуждо и экспертов. Капитан Криун — их собрат по оружию, имевший честь служить в рядах того флота, который составляет нашу справедливую гордость. Во флоте силен дух товарищества, и я понимаю, как страстно хотелось бы его товарищам по оружию видеть его деятельность безупречной. А чего страстно желаешь, тому веришь нередко вопреки очевидности. Это свойство человеческой натуры, и хорошее свойство. Прибавьте к этому, что Криун невольная жертва тех порядков, которые царят в Русском обществе пароходства и торговли, что в самую критическую минуту его позорно покинула большая часть судовой команды, что как-никак, а на его совести лежит смерть сотни людей, что, наконец, свойство, присущее нам, русским людям,— это видеть в виновном несчастного — и нам станет понятен тот угол зрения, под которым взглянули на дело эксперты, оправдывающие Криуна. Они ошибаются, но ошибаются невольно, из чистых побуждений; они дали волю голосу сердца, который заглушил действительность, но истина имеет способность в конце концов торжествовать над увлечением, она подчас жестоко мстит за него. Один из экспертов, если не ошибаюсь, Иванов, чтобы признать действия капитана Криуна правильными, должен был признать, что осмотр пробоины, полученной «Владимиром», мог быть сделан из одного только любопытства. Если к подобным утверждениям приходится прибегать для оправдания капитана Криуна, то каких еще доказательств его виновности можно требовать? Ничего не понимающий в искусстве мореплавания и морской технике, отуманенный сонмом вопросов, столь специальных, что отвечать на них отказался эксперт Туркул, говоря, что это экзамен, я приобрел уверенность в несомненной виновности капитана Криуна, услышав как ответ Иванова, так и удостоверение других экспертов, что Устав Русского общества пароходства и торговли имеет разве только академическое значение и к исполнению отнюдь не обязателен тому, для кого он написан. После этого мне все стало ясно.

Переходя к виновности капитана Пеше, я также не стану повторять тех фактов, на которых весьма подробно останавливался представитель обвинения. Придавая к ним то трогательное согласие, которое проявила в своих показаниях команда «Колумбии», и ту неубедительность доводов, приведенных в его защиту итальянской экспертизой, прекрасной во всем другом, кроме достаточности принятых Пеше мер к спасению пассажиров, я смело думаю, что и виновность Пеше по второму вопросу не нуждается в дальнейших доказательствах. В интересах справедливости позволю себе добавить, что едва ли возможно согласиться с господином прокурором, что гостеприимство, несомненно оказанное Пеше спасенным пассажирам «Владимира», есть обязанность. Такой обязанности для капитанов пароходов, несомненно, не существует, что доказывается тем, что на пароходе «Синеус» ялтинскому исправнику Грекову, бывшему буквально голым, кроме простыни, ничего не дали, и здесь, в Одессе, просьба его, обращенная к агенту Русского общества пароходства и торговли, дать ему что-либо из одежды, чтобы сойти на берег, осталась без ответа, и он в одной простыне и сошел на берег. На мой вопрос по этому предмету капитану Лобачеву он ответил что-то совершенно непонятное. Обращаюсь теперь к гражданским ответчикам и на минуту остановлюсь на 683 ст., которая дает нам право искать убытки, нам причиненные, не только с виновных в совершении преступления, но и с владельцев предприятия, коих агентами состояли обвиняемые. С первого взгляда этот закон кажется, пожалуй, несправедливым, так как по основному уголовному правилу всякий отвечает за самого себя. Но вдумавшись в закон, изображенный в ст. 683, мы увидим, что он и справедлив и гуманен. Правления железных дорог и пароходных обществ, которым мы поневоле должны доверять нашу жизнь и жизнь близких нам лиц, по теории должны принимать все меры к обеспечению жизни и здоровья пассажиров в силу влечения сердца, во имя любви к ближнему, но, к сожалению, законодатель по бывавшим примерам убедился, что сердца у заправителей крупных предприятий не бывает, рассчитывать на их любовь к ближнему весьма неосторожно. И так как государство не может заставить любить ближнего и поступаться в его пользу частью барышей, то оно и создало закон 1879 г., который угрожает имущественной ответственностью за преступления, совершенные его агентами, если от них последовал вред для здоровья или жизни частных лиц. Честь иметь владимирскую команду, умение ее так подобрать должны быть оплачены. Боязнь этой оплаты должна оградить жизнь и здоровье пассажиров, так сказать, заменить сердце у собственных предприятий... Иметь сердце — им непонятно. Эту необходимость — боязнь платы, боязнь убытка — это-то они наверно поймут.