И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

Господа присяжные заседатели! Я передал вам вкратце мои соображения относительно того, каким образом произошел пожар. Я убежден, что факт поджога налицо, и не считаю возможным входить в подробный разбор экспертизы по химии и вентиляции, ибо не специалист, чтобы мог читать вам лекции по этим предметам. Вы выслушали подробно экспертов, в течение нескольких дней с особенным вниманием рассматривали планы и модель мельницы и, вероятно, вполне усвоили себе значение свидетельских показаний пожарной команды. Составилось ли у вас убеждение относительно того, что факт поджога налицо, я не знаю, но полагаю, признаете, что ввиду приведенных мною соображений относительно факта поджога нельзя на основании одних свидетельских показаний администрации коммерческого агентства, предав дело воле Божьей, выйти из суда со спокойной совестью: факт поджога налицо, следовательно предстоит разрешить вопрос, мог ли пожар быть совершен лицом посторонним? Мне кажется, что вопрос этот и решать нечего. Здесь очень много говорилось относительно того, что пыль от трухи беспочвенно может передать огонь из одного конца здания в другой, не истребляя того материала, к которому он соприкасается, но не возникало, однако же, сомнения в том, что человек без почвы под ногами жить не может. Мельница была замкнута со всех сторон, лицу постороннему проникнуть туда с умыслом поджога было бы весьма трудно, тем более, что и тем, которые прибыли на мельницу с весьма благонамеренною целью тушения пожара, пришлось ломать ворота. Поэтому я полагаю, что бесполезно было бы разрешить вопрос о том, мог ли поджог быть совершен посторонним лицом, тем более, что и попытки постороннего поджигателя были бы бесполезны, если вы припомните обстоятельства пожара в 1873 году. Тогда при таких же точно условиях показался огонь в веялочном отделении; в баке была вода, и пожар был потушен служащими. Это обстоятельство, между прочим, подтверждает осязательным образом заключение профессора Бутлерова, который положительно отвергает, чтобы при бездействии мельницы в продолжение двух суток могло существовать в воздухе такое смешение пыли от трухи, при посредстве которого огонь мог бы сообщиться из одного помещения в другое. В 1873 году пожар в веялочном отделении распространился в весьма незначительной степени. Отчего же в 1875 году мельница вся сгорела? В объявлении, поданном от Овсянникова страховому обществу, на вопрос о том, какие существуют на мельнице средства к потушению пожара, отвечено, что на чердаке находится бак в 8 1/2 куб. саж. воды. Далее, на вопрос о том, каким образом мельница охраняется, отвечено — швейцаром, двумя дворниками и сторожем под контролем одного из приказчиков. Если вы эти же самые вопросы поставите судебному следствию, то оно вам ответит, таким образом, совершенно справедливо, что в объявлении страховому обществу обозначено, что на мельнице есть бак в 8 1/2 куб. саж. воды, но в действительности он был без воды, а что устроен он для воды, того не отвергают даже сами подсудимые. На вопрос от защиты подсудимого Овсянникова, воспользовалась ли пожарная команда водою из Обводного канала, пожарные отвечали, что из канала проведена труба, что кроме того, были паровые машины, но я полагаю, что это мало обеспечивало тушение пожара, что было бы в таком случае, конечно, гораздо лучше, если бы Обводный канал проходил под самой мельницей. Затем, на вопрос, можно ли было рассчитывать на скорую помощь, судебное следствие отвечает, что мельницу сторожил Рудометов, «расплошный», как выразился свидетель Еремеев, что над Рудометовым никакого контроля не было, что, напротив, он имел контроль над дворником, которого, впрочем, в минуту пожара налицо не было. На вопрос о том, можно ли было рассчитывать на скорую помощь людей, судебное следствие отвечает, что пожарная команда вынуждена была разломать ворота, и тогда только служащие на мельнице спустились с пятого этажа во двор. Вот эти-то обстоятельства, при которых возник пожар, в связи с теми указаниями на факт поджога, которые мною сделаны, представляют весьма достаточно основания для постановки обвинения в отношении подсудимого Овсянникова. Обвинение может быть обращено только к подсудимому Овсянникову, ибо разрешать вопрос о том, мог ли быть совершен поджог мельницы кем-либо из служащих в своих собственных интересах, было бы совершенно бесполезно.

Несмотря, однако, на очевидное основание к обвинению, оно как бы в самой постановке встречает непроходимые препятствия. Оно встречается, во-первых, с вопросом относительно общественного положения подсудимого, во-вторых, с вопросом о его материальном обеспечении. За этими двумя общими вопросами еще два частных. Возможно ли обвинение, имеющее установить уговор между Овсянниковым — миллионером и сторожем Рудометовым, снискивающим себе средства к пропитанию поденным трудом? Возможно ли обвинение в поджоге чужой мельницы ввиду того, что до сих пор тяжба между Овсянниковым и Кокоревым не разрешена сенатом? В этом отношении обвинение особенно шатко — оно не может даже положительно определить, чья подожжена мельница.

Что касается до общественного положения, то тут надо условиться относительно того, что такое общественное положение. Если под общественным положением следует понимать то же положение человека, которое отмечено в общественном мнении ввиду постоянного стремления человека к общему благу, то такого общественного положения у Овсянникова никогда не было и нет. Достаточным доказательством того служит тот формулярный список, который представлен защитой к делу. Этот список разделен на две половины: с одной стороны, вычислены все пожертвования Овсянникова на общее благо, другая сторона представляет собою скорбный лист судимости, завершающийся подозрением в поджоге. Не буду далее касаться этого вопроса, так как исследование настоящего дела достаточно выяснило вам, каким общественным положением Овсянников может гордиться.

Второй вопрос — материальное обеспечение. Я не имею вовсе в виду обвинять Овсянникова в поджоге мельницы исключительно из побуждения корысти; я имею в виду обвинять его в поджоге не только из побуждений корыстных, но из побуждения честолюбия и тщеславия, из стремления оставить за собою право на предстоящий долгосрочный контракт с казною. Материальное обеспечение, вообще говоря, может быть настолько же причиною преступления, насколько и последствием его. В наклонности человека к обогащению экономисты видят основу цивилизации, но по свойственной человеку слабости наклонность эта переходит иногда в ненавистную алчность. Не много людей могут похвалиться равнодушием к обогащению. Хотя человек создан по образу и подобию Божию, но очень немногим выпадает на долю носить на себе образ Христа. Этот вопрос, мне кажется, тоже надо оставить в стороне.