Елена Войниканис - Право интеллектуальной собственности в цифровую эпоху. Парадигма баланса и гибкости

Следующим моментом является сама революционная суть смены парадигмы. Подчеркнем, что речь идет не о модификации, а именно о смене парадигмы. Новая парадигма приносит с собой новый взгляд на вещи, т. е. вносит изменения в базовые представления об исследуемом предмете [242]. Речь идет о метафизическом смысле понятия «парадигма», который мы упоминали выше. Любая наука признает идеал рациональности, однако само понятие рациональности не является неизменным. Рациональность классической науки нацелена на постижение универсальных законов природы и общества на основании единого метода. Это в равной степени распространяется и на гуманитарные науки, включая право. Неклассическая наука ставит процесс познания в зависимость от наблюдателя и в целом от контекста. В сфере гуманитарного знания классическим примером такого подхода является социология А. Щюца, который устанавливает корреляцию между социальными процессами и личностными характеристиками и установками участвующих в них индивидов. Наконец, представлениям так называемой «постнеклассической» науки соответствует динамический образ науки как непрекращающегося поиска инноваций. Использование единой методологии такому образу не соответствует. Доктор философских наук А.П. Огурцов обращает внимание на «мультипарадигмальность наук и множественность способов описания изучаемых процессов и явлений», которые становятся неотъемлемой характеристикой современного этапа развития науки [243]. Право, одной из приоритетных функций которого является обеспечение порядка и стабильности общественных отношений, естественным образом стремится к единообразию в сфере теоретического поиска. Однако презумпция единообразия соблюдается только в сфере законотворчества и судебной практики. Правовая доктрина является более подвижной и восприимчивой к междисциплинарным, прежде всего методологическим, достижениям в сфере познания.

Наконец, следует добавить, что новая парадигма не является революционной в том смысле, что она возникает на пустом месте и затем вытесняет старую парадигму с ее законных позиций. Как правило, разрешение кризиса и, соответственно, основные черты новой парадигмы предвосхищаются в предшествующий период в работах творческой научной элиты. Итак, решение уже имеется, уже апробировано авторитетными учеными, но игнорируется, поскольку отсутствуют основания для кардинальной смены мировоззрения. Новой парадигме только предстоит доказать свою практическую значимость. Новые теории не обязательно ведут к новой парадигме, хотя новая парадигма требует новой теории. Профессиональное образование, которое делает из человека члена научного сообщества, консервативно, и от догматов, усвоенных из учебников и книг, отказываться крайне нелегко. В то же время сообщество в целом, согласно Куну, характеризуется широтой взглядов, что позволяет ему «переключаться от одной парадигмы к другой, когда это требуется» [244].

Начнем с того, что понятие кризиса в праве не является исключительным достоянием современной эпохи. В 1909 году была опубликована книга П.И. Новгородцева «Введение в философию права. Кризис современного правосознания». В правосознании, посредством тех или иных идей, представлений, целевых и ценностных ориентиров выражается отношение людей к правовой действительности. Но как соотносятся кризис правосознания и кризис права? Эти два явления тесно взаимосвязаны. Правовой кризис (различного рода несоответствия между правовыми нормами и потребностями общественной жизни, между должным и действительным) всегда сопровождается кризисом в теоретических и практических воззрениях. В этом смысле кризис права, хотя и вызывается конкретными причинами, проявляется всегда как кризис в области идей и обозначает, как пишет П.И. Новгородцев, «период сомнений и неопределенности, которые должны смениться или безнадежной утратой старых верований, или напряженностью новых исканий и нового творчества» [245]. Кризис правосознания П.И. Новгородцев усматривал в кризисе теории правового государства и теории индивидуализма. О кризисе правосознания писал также И.А. Ильин в своей книге «О сущности правосознания» (1956).

Вопрос о кризисе, как и более общий вопрос об эволюции права можно поставить под сомнение, если сводить право к корпусу норм, т. е. к позитивному праву, но право является также и социальным институтом, частью истории и культуры определенного общества. Правовые нормы поэтому не являются нейтральным инструментом регулирования общественных отношений, но всегда зависят от мировоззрения и ценностных предпочтений как законотворцев, так и судей. В связи с этим назовем несколько характеристик современного права, которые, с точки зрения Г. Дж. Бермана, свидетельствуют о кризисе западной традиции права. Право не воспринимается более как целое, как corpus juris, а, скорее, как совокупность норм, принятых ad hoc и объединенных только формально с помощью приемов юридической техники. Постепенно уходит в прошлое также и обращение к истории права в целях получить дополнительное объяснение и истолкование правовых феноменов. Право, таким образом, все более понимается как неисторическое образование, создаваемое применительно к конкретной исторической ситуации и лишенное преемственности. Лишив право истории, современное сознание видит в праве инструмент политики [246]. Наконец, множественность правовых юрисдикций и систем внутри одного правового порядка сменяется централизацией законодательства и административного регулирования. «Право, – заключает Г.Дж. Берман, – становится более фрагментированным, субъективным, больше настроенным на удобство, чем на мораль, оно больше заботится о сиюминутных последствиях, чем о последовательности и преемственности. Так в XX в. размывается историческая почва западной традиции права, а сама традиция грозит обрушиться» [247].

А.В. Поляков указывает на несоответствие современной теории права требованиям времени и усматривает в этом «симптомы кризиса современного российского теоретического правосознания» [248]. Одной из основных причин кризиса является комментаторский и нередко схоластический характер теории государства и права, унаследованный от советской эпохи, когда господствовало представление о классовой сущности права и о приоритете пропаганды по отношению к научным исследованиям. Соответственно, переосмысление соотношения права и политики, а также роли марксизма в правоведении является одновременно важной задачей и фактором, влияющим на ситуацию в научном сообществе [249]. По мнению О.Э. Лейста, кризис правовой теории постепенно преодолевается, в частности благодаря отсутствию обязательной официальной идеологии. «Однако, – отмечает О.Э. Лейст, – в настоящее время методология общей теории права все еще находится в стадии становления. У нас нет обоснованных концепций права, влиятельных направлений и школ, способных органически соединить достижения юридической мысли Запада с российской действительностью, существенно повлиять на теоретические конструкции в их связи с практикой, оказать зримую помощь законодателю и практикующему юристу» [250]. Действительно, кризис правовой теории имеет неизбежные последствия для позитивного права и практики правоприменения. Поскольку любой законопроект должен не только отвечать требованиям практики, но и соответствовать общим началам права, вписываться в общую систему, обращение к достижениям юридической науки в данной области является неизбежным. Особенно остро данная проблема встает в связи с необходимостью регулирования новых отношений и новых феноменов, в понимании которых отсутствует определенность. Точно так же официальное нормативное или легальное толкование должно учитывать не только обстоятельства и целесообразность применения нормы, но и научные доводы, содержащиеся в доктрине, поскольку последние отражают научные ценности.