Роман Ромашов - Право – язык и масштаб свободы

Остается прояснить, каким же образом культивирование ценности мира может сочетаться с существованием такого явления, как право войны. Действительно, наличие правил, регулирующих ведение боевых действий, причем исторически длительное, так или иначе означает легализацию войны, ее допущение в качестве правомерного поведения. Это связано с тем, что само право, часто будучи универсальным по замыслу, изначально было локальным по сфере действия и обеспечивало мир внутри сообществ, но не при их столкновении. Появление «права войны» отражало и тот факт, что юридически защищаются и иные ценности, кроме мира, в том числе и чисто политические. Например, в качестве оправдания войн часто используются ссылка на такую ценность, как справедливость; такова позиция И.К. Блюнчли: «Даже и в этой страстной борьбе проявляется в полной силе чувство справедливости, присущее человеку. Государство берется за оружие лишь затем, чтобы защитить поруганную справедливость, хотя часто превратно понимаемую. Уверенность в правоте своего дела придает силу и могущество даже слабому, сознание же несправедливости способно вселить страх и робость в сильного» [306]. Чаще всего «право войны» допускало ведение войн оборонительных или освободительных, т. е. завоевание мира и свободы. Кроме того, нормы «права войны» всегда строились так, что сдерживали произвол воюющих сторон, что, с учетом крайне ограниченных возможностей самого права в международных отношениях, можно рассматривать как стремление к миру.

До настоящего времени в законодательстве отсутствует общеправовой принцип, способствующий избежанию социальных конфликтов; именно такую функцию мог бы выполнять принцип социального партнерства.

Думается, что социальное партнерство – это принцип общественной и правовой жизни, в соответствии с которым социальное взаимодействие должно осуществляться на бесконфликтной основе, путем совместного принятия решений по вопросам общего значения, с целью наиболее полного удовлетворения интересов субъектов.

Начав свое существование в сфере трудового права, принцип социального партнерства имеет все основания расширить свое действие на большую часть всех общественных отношений, в т. ч. хозяйственно-экономические, семейные, политические, административные, включая взаимодействие между федеральными и региональными властями, и т. д. Это означало бы, что все субъекты правоотношений обязаны осуществлять свою деятельность с учетом чужих интересов, в режиме сотрудничества, что во всех случаях разрешение социальных и юридических конфликтов должно происходить на упреждающей основе, то есть путем профилактики, использования переговорных механизмов и других средств компромисса.

Государственно-правовая закономерность – категория, имеющая все основания претендовать на одно из ведущих мест в юридической науке. Вместе с тем научное значение данной категории и ее познавательные возможности до сих пор нельзя считать раскрытыми.

В последние десятилетия наблюдается своего рода критический пересмотр отношения к государственно-правовым закономерностям. Высказывается, в частности, мнение, что представления о предмете теории государства и права как системе закономерностей правовой действительности отличаются «известной неопределенностью… Указанный подход не дает ясного представления ни о специфике правовой науки, ни об уровне, состоянии и динамике развития правовой теории» [307]. В одной из последних крупных работ по методологическим вопросам права констатируется отсутствие у юристов «четких представлений о том, что же такое объективная закономерность, каковы ее критерии и какие именно элементы права могут быть хоть как-то соотнесены с этой трудноуловимой частью предмета теории права» [308]. Аналогичные скептические мнения все чаще и чаще встречаются на страницах теоретикоправовой литературы.

Подобные суждения, как представляется, отражают реальное положение дел в сфере исследования государственно-правовых закономерностей и свидетельствуют о том, что уровень научной разработки данной категории далеко не соответствует ее подлинной роли и значению в юриспруденции. Прежде всего это выражается в том, что до сих пор не сложилось сколько-нибудь определенного и общепризнанного научного понимания государственно-правовой закономерности, в результате чего рассматриваемая категория фактически не имеет точного содержания.

Можно предвидеть следующее возражение: понятие закономерности не носит специально-юридического характера и принадлежит скорее философии, чем юриспруденции. Из этого можно заключить, что правоведению нет необходимости заниматься созданием своего определения закономерности, а достаточно в готовом виде взять его из философии.

На чем же основывается возможность и необходимость существования в теории государства и права собственного понятия закономерности, не во всем совпадающего с общефилософским? Прежде всего это связано с тем, что предметно-объектная область юриспруденции гораздо уже, чем у философии. Философия обобщает значительно больший круг явлений, в силу чего ее категории оказываются слишком широкими для использования в юриспруденции. Например, философская категория «закон» охватывает также и законы природы, которые коренным образом отличаются от закономерностей государственно-правового развития. Философские категории неизбежно носят усредненный характер и не отражают многих важных особенностей тех более частных категорий, из которых складываются. Поэтому полная взаимозамена общего и частного понятий невозможна; иначе говоря, определять государственно-правовую закономерность так же, как закономерность вообще, было бы по меньшей мере неточно.

Кроме того, требовать полного и безоговорочного перенесения философской категории в ту или иную науку можно лишь тогда, когда в самой философии присутствует устойчивое, единообразное понимание данной категории (хотя бы в ее основных чертах). Если это и можно сказать о каких-либо философских категориях, то только не о понятии закономерности. Одни специалисты предлагают называть закономерностью «универсальную мировую связь законов», «единство законов данной области», «совместное действие законов данной области явлений» [309]. Другие выступают против различения закономерностей и законов; третьи указывают, что «различия между понятиями «закономерность» и «закон» – лишь в оттенках» [310]. Есть мнение, что закономерность надо рассматривать «как «пойманную» наукой тенденцию в развитии действительности, представляющую собой проявление закона» [311]. Но встречаются и противоположные суждения: «Принято считать, что в природе действуют объективные закономерности – устойчивые, повторяющиеся связи между предметами и явлениями. Мы же познаем законы – отражение этих объективных закономерностей в нашем сознании» [312].