Рихард Гаррис - Школа адвокатуры. Руководство к ведению гражданских и уголовных дел

В течение нескольких дней Пальмер ухаживал за Куком, и во все это время болезнь последнего не прекращалась. Одна из служанок гостиницы попробовала бульон, присланный из дома Пальмеров, и немедленно почувствовала себя больной. В субботу послали за доктором Гамфордом, и Пальмер сказал ему, что Кук слишком много ел за обедом и у него был желчный припадок. Это была ложь, и ложь бесцельная, если Пальмер не был отравителем. Указав это соображение, генерал-атторней перешел к доказательству ложности этого заявления подсудимого; он указал, что за все время болезни Кука у него не было ни одного признака расстройства желчи. В четыре часа в присутствии Пальмера больному подали кофе; у него началась рвота; в шесть часов принесли другое питье; Пальмера не было, и больного не рвало; в восемь часов Пальмер опять был у его постели; больному дали каши, и опять появилась рвота.

«Все это может быть простым совпадением,— говорит генерал-атторней,— но это факты, и какое бы толкование им ни придавалось, они заслуживают вашего внимания».

В понедельник, 19-го числа, Пальмер уезжает в Лондон, предварительно дав больному какого-то сиропа, также вызвавшего рвоту. После его отъезда и до его возвращения больному стало значительно лучше.

Оставив Кука в его комнате вставшим с постели и одетым, в разговоре с двумя жокеями, явившимися для переговоров о других предстоявших скачках, генерал-атторней идет за Пальмером в Лондон, чтобы проследить за ним там и сообщить присяжным, чем он там занимался. Это естественный и правильный порядок изложения, и я не стал бы напоминать об этом, если бы не имел в виду тех, кто еще не достиг совершенства в крайне трудном искусстве простого повествования о фактах. Пальмер, по-видимому, «написал письмо некоему Геррингу, чтобы условиться о встрече с ним в Лондоне; Герринг также играл на скачках; был и на скачках в Шрюсбери».

Мне хотелось бы обратить внимание читателя на особый оборот речи, часто встречающийся в устах генерал-атторнея; столь часто, что можно думать, это делается с намерением. Он не говорит: «Написал письмо некоему Геррингу, также игравшему на скачках» и т. д. Он говорит: «Герринг также играл на скачках» и т. д. Мне представляется, что последний оборот достигает несравненно большего эффекта в изложении приведенного обстоятельства; мысль как бы прерывается на минуту, и некоторая отрывочность изложения подчеркивает замечание оратора.

Пальмера спрашивают о здоровье Кука; он говорит, что ему хорошо; что он принял каломель и не выходит, и «я приехал к вам, чтобы выяснить его расчеты». Для этих расчетов Кук обыкновенно пользовался услугами некоего Фишера, но Пальмер не называл последнего. Пальмер предъявил Геррингу список сумм, которые должен был получить Кук, и указал имена тех лиц, от которых должны были поступить деньги, всего на сумму 1 тыс. 20 фунтов стерлингов. Пальмер предложил Геррингу удержать в свою пользу 6 фунтов стерлингов и выплатить некоему Шелли 30 фунтов стерлингов, прибавив: «Если увидите Вильяма, скажите, что Кук заплатит ему в четверг или в пятницу»; он спросил, сколько останется за вычетом упомянутых денег; Герринг сказал: 984 фунта стерлингов, Пальмер подтвердил это: «Я дам вам 16 фунтов стерлингов; всего 1 тыс. фунтов стерлингов; удержите себе 200 фунтов в уплату моего векселя; заплатите Падвику 350 фунтов и Пратту 450 фунтов», обратив, таким образом, деньги Кука в уплату своих долгов. «Это установлено бесспорно»,— заметил генерал-атторней. Затруднительный факт для подсудимого. При этом свидании он, кроме того, выплатил Геррингу свой незначительный долг ему (5 фунтов стерлингов), разменяв для этого бумажку в 50 фунтов стерлингов. Письма, отправленные затем Геррингом на имя Кука по поводу этих расчетов, были перехвачены начальником почтового отделения по просьбе подсудимого.

В 9 часов вечера Пальмер вернулся в Ружли; он зашел к Куку и от 10 до 11 часов то входил, то выходил от него. В эту минуту, как раз в то время, когда Пальмер так близок к Куку, присяжные узнают, что в тот же вечер он был у некоего Ньютона, служившего фельдшером у врача Сальта, и взял у него три грана стрихнина; зная Пальмера за врача, Ньютон без всяких колебаний передал ему яд. «В этот день д-р Бамфорд прислал те же пилюли, которые давались больному в субботу и в воскресенье. Доктор, по-видимому, лично приносил пилюли в гостиницу и отдавал их экономке; она передавала их наверх; но после этого приходил Пальмер и каждый вечер собственноручно давал лекарство больному. Нет сомнения, что в понедельник вечером Кук принял пилюли. Были ли это пилюли, приготовленные д-ром Бамфордом, т. е. те же, какие он принимал в субботу и в воскресенье, или Пальмер подменил их другими, в которых был стрихнин,— это должны решить присяжные».

В 12 часов в комнате больного раздались крики; у него начались судороги, но он был в сознании; присяжные твердо помнят, что это один из признаков столбняка, вызываемого стрихнином. К нему входит Пальмер, дает ему какое-то лекарство; оно вызывает рвоту. Больной несколько успокоился и просил женщин растирать ему ноги. Женщины заметили, что ноги у больного были холодные, окоченелые (другой признак столбняка от стрихнина).

«На следующее утро, между 11 и 12 часами,— продолжает оратор,— произошло нечто чрезвычайно замечательное. Пальмер явился в аптеку некоего г-на Гокинса в Ружли. Он не имел с ним дела за последние два года, ибо в течение этого времени покупал все, что ему было нужно, в аптеке г-на Тирльби, бывшего помощника г-на Гокинса, занявшегося затем собственным делом». Пальмер, как мы знаем, передал ему свою практику. «На этот раз, однако, Пальмер обратился в аптеку г-на Гокинса. Вынув из кармана бутылку, он сказал, что ему нужно две драхмы синильной кислоты. В то время как ему приготовляли заказанное, в аптеку вошел и Ньютон, тот самый, у которого перед тем он брал стрихнин; Пальмер схватил его за руку и сказал, что должен сообщить ему нечто очень важное, поспешно вывел его на улицу и продержал его там некоторое время, разговаривая о самых ничтожных вещах» (которые теперь оказываются чрезвычайно важными). «В эту минуту к ним подошел некий г-н Брассингтон, и г-н Ньютон вступил с ним в разговор. Пальмер воспользовался этим, чтобы вернуться в аптеку, и потребовал еще шесть гран стрихнина и некоторое количество опия в растворе. Получив то и другое, он ушел. Вслед за тем в аптеку зашел г-н Ньютон и, удивленней по-, сещением Пальмера (вот незначительное обстоятельство, приведенное не без расчета и не лишенное значения впоследствии), спросил, из простого любопытства, что брал Пальмер в аптеке. Ему сказали».

Здесь, как бы в назидание для людей менее опытных, перед обвинителем возникло некоторое затруднение. «Я должен отметить одно обстоятельство, не лишенное значения по отношению к показанию г-на Ньютона. При допросе у коронера он упомянул только о первом случае покупки стрихнина Пальмером; и только вчера, с всяческими выражениями сожаления о том, что ранее не умел объяснить всего, ему известного, он сообщил властям, что Пальмер брал у него стрихнин в понедельник вечером».