Владислав Шейченко - Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суде

А теперь собственно о свойственных подозреваемому правомочиях (смотри ст. 46.4. УПК).

Подозреваемый вправе знать, в чём он подозревается, получать копию постановления о возбуждении против него уголовного дела, либо протокола задержания, либо постановления о применении к нему меры пресечения.

Подозреваемому с момента признания его таковым (а признание такое быть должно!) обязаны в достаточных подробностях разъяснить сущностные параметры подозрений. Ему в понятной форме должны сообщить о характере и признаках выявленного преступного деяния, квалификации этого деяния по соответствующей статье УК РФ, о факте наличия предположений в отношении именно этого лица, как свершителя такого деяния. По смыслу Закона этой информации достаточно, чтобы подозреваемый уяснил своё положение. Правоведы и практики, руководствуясь такими рамками, считают об отсутствии обязанности разъяснять основания (правовые и фактические), а органы расследования уклоняются от пояснений этих вопросов. Они рассуждают: «знать, в чём подозревается», не означает знать, почему(какого хрена) подозревается. Таких разъяснений закон не предусматривает напрямую, значит и не обязаны.

Однако ясно и то, что получаемые (представляемые) подозреваемому знания должны бы позволять ему понимать содержание и причины претензий, против него направленных. Правильность и глубина понимания зависят и от качества, и от полноты разъяснений. Только это и даёт возможность определиться с собственной позицией по делу и выстраивать линию защиты. Безусловно отвратительна существующая практика информационной блокады, когда следаки считают достаточным ограничиваться формальными разъяснениями, типа, «Гражданин Петров, вы подозреваетесь в совершении убийства гражданина Смирнова». Они не сообщают обо всех сущностных сторонах подозрений, раскрывающих вопросы: что это за гражданин Смирнов, когда и где произошло преступление, мотивы, цель и способ его совершения, почему считают таким состав у данного деяния, каковы другие обстоятельства преступления, и самое главное – что послужило поводом подозревать именно Петрова???. А в ответ тишина, он опять не вернулся из боя («бой» – это «мальчик» по не-русски).

Вот именно, любые разъяснения мусора стараются давать в крайне сжатых формулировках и ускоренным темпом, невнятно. Они пользуются рассеянностью и дилетантством подозреваемых, только что охлабученных известием о катастрофе. Любой следак спешит заполучить расписку подозреваемого о факте разъяснений. Он знает, шельмец, после таких виз по соответствующим графам протоколов и постановлений, глупому подозреваемому затруднительно будет добиваться повторных, дополнительных разъяснений о любых подробностях, тяжко ему станет оспаривать качество разъяснений и доказывать негативные последствия от этого наступившие. Из этого следует – не торопись разбрасываться подписями в документах, пока не получишь ответы на все вопросы свои о возникших подозрениях, а любые препятствия в этом, включая отказы и недоговорки, письменно заявляй в разделах о замечаниях к протоколам и жалобами.

Перечисленные в норме закона три процессуальные документа должны содержать в развёрнутой форме основания не только закреплённых в них или проведённым по ним процессуальных действий или решений (возбуждение дела, задержание, применение меры пресечения), но и характер, основания самих подозрений. Так как получение знаний о подозрениях напрямую не связана с объёмом информации по копиям указанных в норме постановлений и протокола, то разъяснения могут излагаться устно или письменно со специальной документальной отметкой об этом. А три перечисленные – это первичные акты о возникновении статуса «подозреваемый», возникновении свойственных ему прав и обязанностей, и о лишительно-ограничительных действиях, намерениях против уже существующих у человека прав и свобод (например, об ограничении права на свободу передвижения). Наличие копий этих решений, в отличии от гласного сообщения (провозглашения) в присутствии адресата, должно позволить уяснить и анализировать происходящее, иметь подробные тексты под рукой и обращаться к ним по необходимости, изначально контролировать законность последующих действий, а также оспорить (обжаловать) сами решения и действия властей.

Разъяснения логически должны завершаться выяснением у того, кому разъясняют, понятно ли ему, в чём он подозревается. И только после этого всего подозреваемый может или подтвердить понятность или ставить дополнительные вопросы: Нет, мне не понятно, почему я подозреваюсь в совершении того-то-того, так-то-так, таким-то образом…. И так по каждому неясному аспекту существа подозрений (Ну объясните, почему? Мне не понятно..). При желании, когда уже и дереву всё ясно быть должно, некоторые подозреваемые откровенно тупили через требования разъяснить бесконечно последовательные и вытекающие из предшествующих пояснений подробности. Или они даже повторялись, показывая, что им всё же не ясен состав подозрений и прочего, и после только что полученных разъяснений вновь возвращались к тем же вопросам, но под другим углом зрения. Верно они прошли обучающий курс по «Самоучителю игры на нервах». Следователи не могли, да и не вправе были самостоятельно прекращать разъяснения и решать за подозреваемых, насколько понятны и понятны ли вообще данные ими разъяснения, достаточно ли предложенной информации для полноты усвоения. В случае же отказов, уклонений от ответов на все вопросы подозреваемого, неполнота и неясность разъяснений расцениваться могла как отсутствие разъяснений вообще. Потому, как любые разъяснения действительны только в случае их доступности, ясности и полноты по восприятию самим подозреваемым, как получателя информации, а не по мнению следователя об этих качествах. В тех случаях настырности люди добивались выяснения много больших подробностей по возникшим подозрениям.

Сам характер подозрений в последующем может измениться, причём существенно. В этом случае и всякий раз должны быть даны новые разъяснения о новых, изменённых аспектах подозрений. Подозреваемый вправе знать о существе подозрений с учётом всех дополнений или изменений. Невыполнение таких условий следует расценивать как нарушение права на защиту. Появление новых подозрений, значительно отличающихся от первоначальных, например, по признакам состава деяния (похищение вместо убийства; разбой вместо угона), определяет необоснованность прежних подозрений и, следовательно, незаконность предшествующего преследования, незаконность большинства процессуальных действий и решений, связанных и опиравшихся на те подозрения. Прежние подозрения оказываются ничтожными из-за ошибок неумышленных или намеренных ухищрений. Например. Предъявлены подозрения о совершении изнасилования. Это повлекло задержание, заключение под стражу подозреваемого, а также множество связанных с этим акций репрессивного свойства: обыски, выемку одежды, медицинское освидетельствование, психиатрическое тестирование и прочее. В ходе дальнейшего производства обсуждаются подозрения, а затем и обвинения только о совершении хулиганства в отношении той же терпилы и в рамках почти тех же обстоятельств. Значит, в какой-то момент объявились, а быть может только одни и существовали в реальности новые (другие) подозрения, отличные от изначально представленных, о которых и не уведомлялся подозреваемый, и суть которых ему не разъяснялась. А изначальные-то не подтвердились, хотя формально, орган расследования от них и не открестился. Вот как. (Возможно они существовали лишь в вымышленной форме, как предлог.) Тогда извините, кителя вы долбанные, незаконными являются ваши ранее навинченные задержание, заключение под стражу, прочие выкрутасы. Решения о таких актах должны быть отменены ввиду их необоснованности, все результаты процессуальных действий, как производные, подлежат аннулированию, и требуют применения все средства реабилитации (восстановление прав и возмещение ущерба).