Мария Елифёрова - #Панталоныфракжилет

Хотя разоблачение этого недоразумения опубликовано еще более тридцати лет назад, байка про “сто эскимосских слов для обозначения снега” продолжает тиражироваться не только в средствах массовой информации, но и в работах профессиональных филологов. Сама же гипотеза Сепира – Уорфа, что язык предопределяет мышление и картину мира его носителей, или по крайней мере влияет на познание, все еще пользуется достаточным авторитетом. На сегодняшний день самая влиятельная сторонница этой гипотезы – австралийская лингвистка польского происхождения Анна Вежбицкая. В России она знаменита главным образом своей работой, где сравнивается использование таких слов, как “душа” и “судьба” в русском и английском языках [41] Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов / Пер. с англ. А. Д. Шмелёва. – М.: Языки славянской культуры, 2001. . Вежбицкая полагает, что частотность использования той или иной “ключевой” лексической единицы в языке указывает на фундаментальные характеристики той культуры, к которой принадлежат носители данного языка.

Публикация работы Вежбицкой в России выпустила из бутылки весьма сомнительного джинна. Поскольку тема русского национального характера у нас любима и популярна, а английский язык в наши дни знает (или думает, что знает) чуть ли не каждый городской житель, все охотно принялись сравнивать русский язык с английским и делать выводы о русской душе. Вежбицкая привлекала для сравнения и другие языки, например немецкий, но ее последователи этим себя утруждают нечасто. Интернет, прессу и книжные магазины накрыл вал работ о ментальных отличиях русских от англоговорящих иностранцев (я неслучайно выражаюсь так, поскольку тонкости отличия британской культуры от американской и тем более от австралийской авторов подобных работ, как правило, не интересуют). Библиография их заняла бы слишком много места – познакомиться с ними в достаточном количестве можно, набрав в “Яндексе” “русская языковая картина мира”. Верхний слой этого массива составляют вполне респектабельные и академичные по форме работы Анны А. Зализняк, А. Д. Шмелёва и уже знакомой нам И. Б. Левонтиной (языковая картина мира – основной предмет ее научных интересов, хотя отчасти затрагивается и в ее научно-популярных книгах, таких как “Русский со словарем”). Напротив, “дно” подобной методологии демонстрируют анекдотические рассуждения сатирика Михаила Задорнова, который, например, сопоставлял русское выражение ни души с английским nobody, делая вывод, что для русских главное в человеке – душа, а для “тупых американцев” – тело.

Работы Вежбицкой и особенно ее российских последователей не раз подвергались критике [42] Келли К. [Рец. на: ] А. А. Зализняк, И. Б. Левонтина, А. Д. Шмелев. Ключевые идеи русской языковой картины мира. – М.: Языки славянской культуры, 2005. – 544 с.; Л. Гудков. Негативная идентичность. – М.: Новое литературное обозрение, ВЦИОМ-А, 2004. – 816 с. // Антропологический форум. 2007. № 6. – С. 396–413; Павлова А. В. Переводимость в переводоведении и лингвокультурологии // Acta Linguistica. 2011. Vol. 5. – С. 3–21; Серио П. Оксюморон или недопонимание? Универсалистский релятивизм универсального естественного семантического метаязыка Анны Вежбицкой / Пер. с франц. Е. Е. Аникина // Политическая лингвистика, 2011. № 1 (35). – С. 30–40; Павлова А. В., Прожилов А. В. От лингвистики к псевдолингвистике // Антропологический форум. 2013. № 18. – С. 89–109. . Указывалось, что выводы авторов зачастую продиктованы недостаточным знанием лексики изучаемого языка или ограниченностью материала, который был использован селективно. И в самом деле, интересно, что сказала бы Вежбицкая о русской культуре, если бы анализировала употребление слова душа по “Мертвым душам” Гоголя, не говоря уже о документах на куплю-продажу крепостных? Но главная претензия к этому направлению состоит в том, что оно игнорирует важную особенность природы языка. Язык – не словарь, состоящий из отдельных слов; язык существует не в словарях, а в высказываниях, и только в них слова обретают реальный смысл. Вежбицкая же со своими последователями доходят до того, что расчленяют фразеологизмы с употреблением слов душа, судьба и т. д., обращаясь с этими словами как с независимыми лексическими единицами – вопреки азам лексикологии, ведь о неразложимости фразеологизма написано в учебнике для средней школы. Да и без учебника любой ребенок старше шести лет понимает, что в выражении сесть в калошу нет никакой калоши; убеждение взрослых лингвистов в том, что в выражении жить душа в душу говорится о душе, по меньшей мере странно.

Более того, релятивисты и с грамматическими конструкциями обращаются как со словами, за которыми стоят вещи или идеи. Отсюда, например, популярность теории, согласно которой безличные конструкции типа мне приснилось или мне довелось свидетельствуют о том, что носитель русского языка воспринимает себя как пассивный объект воздействия внешних сил (а, соответственно, носитель английского языка, в котором этих конструкций якобы нет, – как активного деятеля) [43] На самом деле, хотя эта конструкция утрачена в современном английском, она существовала в древнеанглийском. Лирический герой поэмы VIII в. “Видение о Кресте” сообщает: mē gemǣtte , что буквально соответствует русскому “мне приснилось”. . Эта идея появилась задолго до трудов Вежбицкой, но была подхвачена ею самой и ее сторонниками [44] Об истории этой идеи см.: Павлова А. В., Прожилов А. В. От лингвистики к псевдолингвистике // Антропологический форум. 2013. № 18. – С. 101–103. Подробно о природе безличных предложений с научной критикой вежбицкианства: Золотова Г. А. Понятие личности / безличности и его интерпретации // Russian Linguistics, 2000. Vol. 24, No. 2. Pp. 103–115. .

Идеологические аспекты “языковой картины мира”, по которым “вежбицкианцам” тоже предъявляют немало претензий, я позволю себе оставить за кадром. Здесь обсуждается только вопрос, насколько основная идея данной теории соответствует реальности языка.

Один из критиков Вежбицкой, Патрик Серио, отмечает:

Следствием этой основной идеи является положение, которое можно назвать оруэлловским: если в определенном языке нет слов (форм), с помощью которых можно выразить что-либо, то на данном языке нельзя ни подумать, ни даже почувствовать это [45] Серио П. Оксюморон или недопонимание? Универсальный релятивизм универсального естественного семантического метаязыка Анны Вежбицкой / Пер. с франц. Е. Е. Аникина // Политическая лингвистика, 2011. № 1 (35). – С. 35. .

Не правда ли, знакомая мысль? Именно это положение несколькими десятилетиями ранее без тени иронии высказывал М. И. Стеблин-Каменский, обсуждая возможность обозначения понятия “любовь” или “авторство” в древнеисландском. “Любовь” и “авторство” оказываются полностью тождественны “электричеству” или “суши-бару”: они заимствуются извне вместе с соответствующими словами. Слова рассматриваются в первую очередь как названия предметов, равноценные по объему значений. Хотя, надо сказать, Стеблин-Каменский не заходил так далеко, как вежбицкианцы, – в том, что грамматические конструкции языка отражают мировоззрение, он все же сомневался [46] К этому сомнению его подтолкнуло обилие архаических элементов грамматики в языке исландцев нашего времени, которые свободно говорят не только “мне приснилось”, но и “мне взглянулось” и т. д. Между тем в разнице мышления современных исландцев и древних викингов сомневаться не приходится. См.: Стеблин-Каменский М. И. Язык // Стеблин-Каменский М. И. Культура Исландии. – Л.: Наука, 1967. [ http://norse.ulver.com/articles/steblink/culture/language.html ] – Доступ на 27.03.2020. .