Нора Букс - Владимир Набоков. Русские романы

Впрочем, истоки этой темы лежат гораздо дальше – у Пушкина, в трагедии «Моцарт и Сальери». В главе I романа Годунов-Чердынцев видит Кончеева, талантливого поэта, своего соперника в литературе:

«Глядя на сутулую, как будто даже горбатую фигуру этого неприятно тихого человека, таинственно разраставшийся талант которого только дар Изоры мог бы пресечь […] Федор Константинович сначала было приуныл».

«Дар Изоры» – дар возлюбленной Сальери, яд, которым он убивает Моцарта.

В набоковском воспроизведении темы не происходит трагедии: Годунов-Чердынцев ощущает в себе дар, равный кончеевскому, что будто бы делает возможным «союз», как иронически сказано в «Даре», «довольно божественной связи» между двумя поэтами. Его иллюзорную обманчивость подтверждает тот факт, что союз провозглашается в вымышленном диалоге. Отсылка к пушкинскому тексту лишь подкрепляет мысль автора:

У Пушкина существуют обе категории: дар и ремесло.

говорит о себе Сальери. Ремесло, кроме дисциплины и усердия, соотносится с рациональностью, набором правил, закономерностью:

тогда как дар связан с непредсказуемостью, тайной, с нарушением нормы, с безумием:

В романе Набокова условие признания дара современниками подвергается абсурдированию: «…но в конце концов, он никогда не сомневался, что так будет, что мир, в лице нескольких сот любителей литературы, покинувших Петербург, Москву, Киев, немедленно оценит его дар», – думает Годунов-Чердынцев, узнав о рецензии на свой сборник стихов. Однако рецензия оказывается фикцией.

Поэт сам признает свой дар в стихах, обращенных с благодарностью к родине. Его слова служат отсылкой к шестой главе «Онегина». Годунов-Чердынцев сочиняет стихи: «Благодарю тебя, отчизна, за чистый и какой-то дар. Ты, как безумие…» Тут снова пародийно звучит пушкинский мотив из «Моцарта и Сальери»: дар «озаряет голову безумца».

«Благодарю тебя, Россия , за чистый и… второе прилагательное я не успел разглядеть при вспышке – а жаль. Счастливый? Бессонный? (Ср.: Сальери мечтает о «творческой ночи и вдохновенье». – Н.Б. ) За чистый и крылатый дар. Икры. Латы. Откуда этот римлянин?»

Знаменательно, что в окончательном варианте этого стихотворения слово «дар» исчезает:

но оставляет следы: «безумие» и «музыка», которые в отражении пушкинского текста меняются местами.

Наряду с этим в повествовании категория «дара» обесценивается. «Спеша на следующую пытку, Федор Константинович вышел с ним [учеником. – Н.Б. ] вместе, и тот, сопровождая его до угла, пытался даром добрать еще несколько английских выражений». Приведу еще пример семантического скольжения: «Как литератору, эти упражнения [шахматные. – Н.Б. ] не проходили ему даром» .

Вернусь, однако, к приведенной цитате: «Благодарю тебя, Россия, за чистый и какой-то дар… За чистый и крылатый дар. Икры. Латы. Откуда этот римлянин?» Традиционно эти строки Набокова связывают со стихами Пушкина «Дар напрасный, дар случайный…» и строфой «Евгения Онегина»:

И также с двумя незаконченными стихотворениями Пушкина «В прохладе сладостных фонтанов…» и «Мы рождены, мой брат названый…», где фигурируют такие определения как «крылатый поэт» и «слог могучий и крылатый».

Впрочем, следует заметить, что набоковская отсылка, в частности определение «крылатый дар» , восходит через пушкинский текст (или вслед за ним) к Платону, к его известному определению поэта: «Поэт – это вещь легкая, крылатая, священная».

Что касается последних слов цитаты: «Икры. Латы. Откуда этот римлянин?» – это уже отсылка к другому адресату, к Энею, герою поэмы Вергилия, основателю Рима, первому римлянину. «Римлянин», – обращается к нему в Царстве мертвых Анхиз. Набоковский текст обнаруживает переплетение пушкинских и вергилиевских мотивов: утраченная родина, великое назначение героя, избранничество, отмеченное поэтическим даром, и будущая слава, связываемая с отечеством. Например, в «Даре» – Зина говорит Федору: «Я думаю, ты будешь таким писателем, какого еще не было, и Россия будет прямо изнывать по тебе, – когда слишком поздно спохватится…» Мотив Энея протягивается в «Дар» из «Подвига» (см. главу, посвященную этому роману в настоящем издании), но в «Даре» он не является центральным, хотя следы его обнаруживаются на протяжении всего повествования. Смысл мотива в «Даре» раскрывается в цитатах первой и второй глав.

Так, покупая ботинки, Федор думает: «Вот этим я ступлю на брег с парома Харона». Фраза возникает в тексте дважды, как проговаривание строки рождающегося стиха, как поэтическое предчувствие. Между тем она является первой отсылкой романа к строкам из «Энеиды», описывающим сцену, в которой Харон перевозит в лодке Энея в царство мертвых и тот ступает на «илистый берег». Таким образом, мотив из романа «Подвиг» – путешествие героя в Царство мертвых получает развитие в «Даре».

Другой пример из финала главы I «Дара», где уже рожденная строка начинает оформляться в строфу и отчетливую поэтическую тему: «Покажите. Посмотрим, как это получается: вот этим с черного парома сквозь… летейскую погоду вот этим я ступлю на брег… Знаете, о чем я сейчас подумал: ведь река-то, собственно, – Стикс. Ну да ладно. Дальше. И к пристающему парому сук тянется, и медленным багром (Харон) паромщик тянется к суку сырому (кривому)… и медленно вращается паром. Домой, домой. Мне нынче хочется сочинять с пером в пальцах». Сравним с «Энеидой». Цитирую в переводе С. Ошерова: