Петр Моисеев - Поэтика детектива [litres]

Однако сколько бы ни длилось заблуждение идеального читателя детектива (даже если он читает такой детектив, где нет сыщика, – а Джоан никогда не встретится с «сыщиком», то есть с читателем романа «Вдали весной»), рано или поздно он должен начать прозревать.

Прозрение начинается для героини с того момента, когда она (в последних строках третьей главы) вспоминает прощание с мужем на вокзале и осознает, что он был рад ее отъезду. И любопытно, что формулировка этого факта напоминает формулировку детективной загадки:

Но не может же это быть правдой… вывод, который напрашивается сам собой, никак не может быть правдой.

Она сказала себе (не так ли?), что Родни рад ее отъезду…

А вот это исключено категорически!

Детективная загадка слагается из тезиса и антитезиса; такие же тезис и антитезис сталкиваются в данном случае в сознании Джоан. Тезис: мой муж ко мне привязан. Антитезис: мой муж был рад моему отъезду. Загадка: как такое возможно? Нельзя сказать, что разгадка (очевидная читателю-«сыщику») поражает; с детективной точки зрения она слаба. Но детектив – область, где психологии практически нет места; детективные загадка и разгадка должны поражать нас без долгих экскурсов в область внутренних переживаний героев; можно сказать (хотя это утверждение и требует уточнений, которые увели бы нас слишком далеко от темы), что детектив – жанр «объективный». Психологический роман на то и психологический, чтобы уделять внимание внутреннему миру героев; и загадка, с которой сталкивается Джоан, носит субъективный характер; но сама ее структура детективная – хотя, повторим, для читателя здесь никакой загадки нет.

Воспоминание о прощании с Родни прорывает плотину. Кристи едва успевает сообщать нам все новые факты из прошлого героини, которые нуждаются в переосмыслении, – и переосмысление это происходит, хотя Джоан изо всех сил сопротивляется ему.

На этом пути к истине не обошлось и без ложных следов, которые Кристи столь щедро разбрасывала в своих детективах. В данном случае такой след всего один (ведь это и не детектив), причем он предлагается читателю почти в начале книги, но его детективное происхождение очевидно. В первой главе Бланш говорит Джоан:

– Конечно, у тебя-то всегда была рыбья кровь, Джоан. Но мне показалось, у мужа твоего глазки горят!

…Вспышкой полыхнули два слова, непонятно откуда всплывшие и непонятно куда исчезнувшие: «Дочка Рэндолфов».

Проницательный читатель мгновенно соображает: ага, значит, Родни был влюблен в эту дочку Рэндолфов, а Джоан предпочитала это не замечать; теперь же она будет вынуждена наконец посмотреть правде в глаза. Однако правда оказывается более сложной, так что Кристи и в этот раз – практически походя – посрамляет проницательного читателя. Но в то же время это не просто результат привычки маститой детективистки (ах, не смогла удержаться); этот ложный ход глубоко мотивирован психологически: да, Джоан подавляет воспоминание о дочке Рэндолфов – но до этого она сконцентрировалась на этом воспоминании, предпочитая не замечать, кто был подлинной любовью Родни. Другими словами, мы вновь видим торжество субъективности: субъективными, обусловленными видением самой героини, являются не только загадка и разгадка, но и ложные следы. Характерно, что из субъективного мира героини мы выйдем лишь тогда, когда истина будет достигнута, а загадка разгадана: в эпилоге, написанном с точки зрения Родни; кроме того, в эпилог включен и отрывок из письма Барбары, причем восприятие Родни, в отличие от восприятия Джоан, не искажает голоса дочери, поскольку Родни действительно хочет ее понять и понимает.

Итак, если в детективах знание человеческой природы помогает героям Кристи разгадывать детективные загадки, то здесь детективная структура повествования, детективные приемы направлены на постижение героиней (и читателем) человеческой природы. Применительно к Во я употребил термин «постдетектив»; он применим и по отношению к «Вдали весной».

Термином этим могут быть обозначены произведения, которые действительно испытали влияние детектива, причем оба автора, о которых мне уже довелось писать в этом ключе (Во и Кристи), прекрасно понимали, что такое детектив, интересовались им, любили его и дружили с детективистами (Во) либо просто работали в этом жанре (Кристи). Кроме того, влияние детективного жанра сказывается на самой художественной структуре «Тактических занятий» Во и «Вдали весной» Кристи: детективные приемы не являются чем-то случайным или наносным, как только что было показано на примере романа Кристи-Уэстмакотт.

Это отличает подлинные постдетективы от постмодернистских и псевдопостмодернистских «экспериментов», когда «игра с детективным жанром» не вызвана художественной необходимостью и не опирается на мало-мальски адекватное представление о том, что такое детектив. Скажем, «Имя розы», безусловно, не лишено некоторых достоинств (скорее, интеллектуального, чем художественного, плана); однако криминальная интрига этого романа не является детективной; детектив в «Имени розы», по сути, отсутствует, а значит, нельзя говорить и о каком-либо влиянии этого жанра на роман Эко.

Что же касается подлинных постдетективов, следует заметить, что это, разумеется, не отдельный жанр, а результат влияния детектива на современную ему литературу: постдетективами могут быть и новелла (Во), и психологический роман (Уэстмакотт), и произведения других жанров. Кроме того, хотя на сегодняшний день описано лишь два образца постдетектива, их, разумеется, больше; сложно сказать, стоит ли описывать их все – возможно, важнее отметить саму тенденцию. Да и сам вопрос о количестве постдетективов, наверное, не так существен: даже если бы такого рода влияние детективного жанра на «серьезную» литературу было однократным, оно не стало бы от этого менее важным и интересным.

Необходимо сразу же отметить, что, говоря о романах Виталия Данилина (коллективный псевдоним Виталия Бабенко и Даниэля Клугера) «Двадцатая рапсодия Листа» и «Четвертая жертва сирени» как о закономерном явлении в истории детектива, мы имеем в виду лишь один их аспект. В самом деле, детективные загадки в этих произведениях очень хороши, однако говорить о том, что рано или поздно примерно такие (или именно такие) загадки должны были появиться, нельзя. Скорее, можно говорить о загадках Данилина как о положительном симптоме в истории русского детектива, о том, что, коль скоро в середине 2000-х годов появлялись такие романы, надежда на существование этого жанра в отечественной литературе была и есть.