Виктор Одинцов - Лингвистические парадоксы

Мы вспомнили роман И. Тургенева вовсе не для того, чтобы анализировать его художественные достоинства или разбирать характеры персонажей. Нас интересует другое: в романе противопоставлены две манеры, два способа ведения полемики. Первый олицетворяет «озлобленный противу всего и всех» господин Пигасов, о котором сказано: «В споре он сперва подтрунивал над противником, потом становился грубым...» Совершенно иной тактики придерживался Рудин; он возражал со «спокойствием и изящной учтивостью». Как же учтивость побеждает грубость? (Ведь Пигасов совершенно разбит в споре, уничтожен.)

И Тургенев показывает нам это на первых же страницах. Пигасов резко выступает против «умствований», «убеждений», «рассуждений», ему нужны факты, голые факты:

— Общие рассуждения! — продолжал Пигасов, — смерть моя эти общие рассуждения, обозрения, заключения! Все это основано на так называемых убеждениях; всякий толкует о своих убеждениях и еще уважения к ним требует, носится с ними... Эх!..

— Прекрасно! — промолвил Рудин, — стало быть, по-вашему, убеждений нет?

— Нет — и не существует.

— Это ваше убеждение? — Да.

— Как же вы говорите, что их нет? Вот вам уже одно на первый случай.

Все в комнате улыбнулись и переглянулись.

Оригинальное и сильное средство использовал Рудин. Но не он его придумал. Древнегреческие софисты, видя слабость человеческих чувств и разума и не видя их силы в познании мира, провозгласили: «Истинных суждений не существует». Им возразили: утверждение «истинных суждений не существует» само является суждением. И если верно, что истинных суждений нет, следовательно, и это суждение неистинно, а верно другое, противоположное — истинные суждения есть. Говорят: нет правил без исключения. Это стараются выдать за всеобщее правило. Но если это так, то само это правило не имеет исключений, и, следовательно, вот одно правило без исключений, на первый случай.

Легко увидеть во всех этих опровержениях одну схему, один прием. Конечно, опровергнуть тот или иной тезис можно по-разному. Скажем, доказать, что истинные суждения существуют, можно, проведя сопоставление какого-то суждения с фактами, явлениями реальной действительности, сославшись на непререкаемый авторитет, и т. п. Но нельзя не признать, что соответствующий полемический прием помогает одержать победу быструю и полную. С другой стороны, важно понимать, видеть прием, используемый противником. Если бы Пигасов был несколько более искушен в полемике (до Рудина он не встречал достойных противников), он не попался бы так легко в ловушку.

Полемическое искусство Рудина показано автором широко и многообразно. Вот еще один пример. Рудин продолжал:

— ...Вы не верите в пользу общих рассуждений, вы не' верите в убеждения... Вы ни во что не верите... Почему же верите вы в факты?

— Как почему? вот прекрасно! Факты дело известное, всякий знает, что такое факты... Я сужу о них по опыту, по собственному чувству.

— Да разве чувство не может обмануть вас! Чувство вам говорит, что солнце вокруг земли ходит... или, может быть, вы не согласны с Коперником?..

И снова мы видим, здесь удачный тактический ход опытного полемиста: общее положение о роли чувства, выдвинутое Пигасовым, разрушается при столкновении с конкретным примером («солнце вокруг земли ходит»).

Языковые формы, действительно, активно участвуют в конструировании полемических приемов. И хотя мы нарочно привели в качестве примера такие приемы, которые построены на логических отношениях элементов и могут быть представлены как логические схемы, в них нельзя не видеть большого значения языковых элементов. Например, логика не требует многократного повторения и варьирования слов; с логической точки зрения, достаточно спросить: если вы ни во что не верите, то почему вы верите в факты? Но повтор, нагнетание однородных единиц эффектно выделяют противоречие. Форма риторического воцроса: «Да разве чувство не может обмануть вас!» сильнее, чем простое утверждение: «чувство может обмануть». Точно так же абстрактные формы научной речи в последнем примере удачно гармонируют с содержанием, существом спорного вопроса. Конечно, существенны в этом случае уже не столько языковые элементы сами по себе, сколько их организация, их взаимодействие. Организация языковых средств определяет и характер освещения фактов и степень воздействия на слушателя или читателя. Хорошо писал об этом античный филолог (Деметрий): «Все привычное низменно и поэтому не вызывает удивления: Гомер и Нирея, личность незначительную, и его военные средства, бывшие довольно ничтожными, — три корабля и немногих людей — возвеличил и сделал из малых большими, употребив двойную и смешанную фигуру, анафору и разделение:

Анафора имени выдвигает Нирея, а расчленение производит впечатление множества средств, хотя они состоят всего из двух или трех предметов. И хотя он говорит в своей поэме о Нирее только один раз, мы помним его не. хуже, чем Ахилла или Одиссея, которые упоминаются чуть не в каждом стихе. Причина этого — сила фигуры. Если бы он сказал «Нирей, сын Аглаи из Симы, привел три корабля», это равнялось бы умолчанию о Нирее».

Фигура — это и есть своеобразное речевое построение, средство выразительности. Когда-то учение о фигурах было составной частью риторики, сейчас фигуры начинают привлекать внимание лингвистов. Долгое время лингвистика занималась двумя единицами — словом и предложением. Только сейчас наметился выход в структуры больше предложения, в сверхфразовые единства, в текст. Одной из главных задач современной лингвистики текста является выделение и структурный анализ типов речи: описания, повествования, рассуждения.

Различия этих типов весьма значительны, и, соответственно, различна степень владения нами каждым из этих типов. Так, Рудин, прекрасно развертывая рассуждение, слабо владел описанием. Показательно, что и как говорит об этом И. С. Тургенев:

Рудин начал рассказывать. Рассказывал он не совсем удачно. В описаниях его недоставало красок. Он не умел смешить. Впрочем, Рудин от рассказов... скоро перешел к общим рассуждениям о значении просвещения и науки, об университетах и жизни университетской вообще. Широкими и смелыми чертами набросал он громадную картину. Все слушали его с глубоким вниманием. Он говорил мастерски, увлекательно...

Можно было бы думать, что описание и повествование требуют красок, а рассуждения, полемика основываются на формах «сухих», научно-логических. Верное для многих случаев, это положение не универсально. И. С. Тургенев не один раз говорит об образности полемических рассуждений своего героя: