Павел Крусанов - Хождение по буквам

Чтобы не ломать голову над феноменом соскальзывания, проще всего решить для себя: не мой автор. Решить и заявить об этом. Никому не обидно: ты остаёшься со своим стеклянным вместилищем и теми, кого туда вместил, а автор говорит домашним: ну и ладно, я же не муха, чтобы по стеклу ходить.

Кстати, в списке этого сезона есть книга Аллы Горбуновой «Вещи и ущи». Алла Горбунова – тоже поэт, а её книга – сборник прозаических миниатюр. Затейливых и невероятных. Так вот – Алла Горбунова по стеклу ходить умеет.

В романе два главных действующих лица, от имени которых попеременно ведется повествование, – психоаналитик Савелий, создатель собственной школы психотерапии, основанной на аморальной зоологической доктрине, о которой распространяться не буду, и его жена Сима, женщина мыслящая, но мягкая и, можно сказать, слабая в том смысле, в каком слабы люди, всеми средствами стремящиеся к миротворчеству. Есть в романе ещё две значимые фигуры – отец Симы Павел Вишневецкий, священник и знаменитый религиозный мыслитель, а также Лаэрт, бывший школьный возлюбленный Симы, связь с которым она через много лет возобновляет по соображениям женской жалости. Есть и два менее существенных персонажа: Лика – слушательница лекций Савелия по зоологической этике и безответный предмет его вожделения, а также Калерия – несколько фантомный образ, олицетворяющий представления автора об институте полицейского дознания.

Надо сказать, что Мелихов один из немногих современных авторов (и из этих немногих определённо самый яркий), кто остаётся беззаветно предан психологической школе великой русской литературы. Читать Мелихова интересно не благодаря перипетиям изощрённого сюжета и затягивающему ускорению действия, а в силу того, что мы вживаемся в персонажей, образ мыслей которых читателю подробно предъявлен и поступки которых обеспечены убедительной психологической мотивацией, и по ходу развития событий начинаем наблюдать и ощущать изменения, происходящие с их сознанием, так, как если бы эти изменения происходили с нами. А изменения эти неумолимо происходят, и обоснованность их не подлежит сомнению – здесь автор добивается полного читательского доверия. Глубина вскрытия психологического типа и демонстрация его пластической трансформации (порой – в обратное тому, что представлял собой герой в начале книги) невероятные. Есть сцены с каким-то невозможным, мистическим саспенсом – Савелий в грозовую ночь в кабинете Вишневецкого, пропоротое ножом бедро, сцена финала со штурвалом, который ничем не правит, – входящие в читательское сознание не через прямой порядок слов, а некими тайными ходами – и тут уже не психологический роман, тут античная трагедия.

Порой Мелихова упрекают в том, что практически все его романы – иллюстрации одной-единственной доктрины, которая трактует человека как нечто само по себе жалкое, сирое и убогое, вроде как баран чихнул, и, чтобы перестать быть таким хотя бы в собственных глазах, человек должен почувствовать себя красивым или причастным красоте, прикоснуться и прилипнуть к чему-то более величественному и долговечному, чем он сам. Ну или как-то так. Да простит мне Александр Мотелевич мою вольную трактовку. Возможно, так и есть – ничего порочащего достоинство автора в этом нам не откроется. И ничего зловредного в преданности автора той или иной идее, если она не откровенно идиотская и людоедская, я не вижу. Но что определённо могу сказать: в последних своих романах, включая «Заземление», Мелихов сворачивает со столбовой дороги ортодоксального реализма и позволяет себе чудесные вольности. И это его книгам идёт лишь на пользу – он открывает себе как автору и своим героям двери в небеса символического. Ведь искусству нет дела до правды жизни, его интересует лишь правда художественная, оттого чёрт у талантливого писателя выходит гораздо убедительнее, нежели чиновник-коррупционер у писателя-середнячка.

В общем, «Заземление» – хорошая книга, талантливая, убедительная, крепкая. Вот только меня как читателя волнует судьба религиозного мыслителя Павла Вишневецкого, который бесследно исчез где-то на сотой странице (всего страниц – 317), и больше о нём нам ничего узнать не удаётся. Я спрашивал у автора: что же случилось? как же так? ушёл бродяжить по Руси? может, нарвался на Чикатило? или монастырь? или инопланетяне? Мелихов ответил: не скажу. Я: почему? Мелихов: так надо.

Ну надо так надо. В конце концов, это его зверинец.

Юрий Буйда – писатель крепкий, опытный, речь его музыкальна даже тогда, когда он говорит о вещах низких и некрасивых. Что умеет – то умеет. Однако к делу.

Перед нами роман-отражение. Он причудливо отображает жизнь нашей страны примерно со времён предвоенных, когда обвинили в шпионаже и вредительстве верхушку Метростроя, и практически до дня сегодняшнего. Это ко многому обязывает. Все основные вехи обозначены: Сталин, чекистская и партийная номенклатура, брежневский застой, перестройка, хмельной Ельцин, расстрел Белого дома, Чеченская война, Путин… Напрямую герой в знаменательных для страны событиях не участвует, он всегда в стороне, сам себя он так и называет – угловой жилец. Вехи эти – что-то вроде гвоздиков, на которых висит весь пёстрый ковёр романа. Воистину пёстрый! Место действия – глухая провинция, Москва, элитные подмосковные дачи с конюшнями. Персонажей в пространстве текста живёт и умирает столько, что собьёшься подсчитывать, причём по меньшей мере в двух смертях герой так или иначе винит себя. Пусть, может быть, только отчасти, но винит. Есть тут и три умственно отсталых ребёнка – даун, олигофрения и что-то ещё. Озаряет общую многофигурную композицию три или четыре пожара, в которых сгорают жилища, персонажи и роковые тайны.

Пару слов о главном герое, он же – рассказчик: Стален Игруев, талантливый провинциал, приезжающий в Москву ковать литературную карьеру, большой любитель подпустить в свой текст тот или иной афоризм то на английском, то на французском, то на немецком, а то и, прости господи, на латыни. Стален – имя, порождённое не симбиозом Сталина и Ленина, а синтезом имен родителей – Станислава и Елены. Не сказать, что ситуация с героем (провинциал, приезжающий покорять столицу) оригинальная, но автору определённо хорошо знакомая. Это чувствуется – подлинность ощущений не сымитировать. Подавляющее большинство женских персонажей – любовницы главного героя. И это неспроста: в рассуждениях о природе искусства Стален Игруев сообщает нам, что нет искусства без эротизма, желания обладать тем, той или вообще чем-то бездушным. Разумеется, полон эротизма и роман, рассказываемый Игруевым. А где эротизм – там телесность. А от телесности всего один шаг до раблезианства. Поэтому вполне ожидаемо героини могут здесь обмочиться, а сам герой – не удержать в кишке каловые массы. Что и происходит с ним в романе дважды – один раз поползло прямо по ляжкам, а в другой раз поблизости нашёлся куст. Правда, пока Стален сидел в кусте, у него увели рюкзак (кругом пустынная ночь), который он должен был по просьбе благодетельницы утопить в Москва-реке, ибо рюкзак содержал в себе какую-то жуткую тайну, о которой Стален осведомлён не был. Мы, читатели, до последней страницы ждём, что этот рюкзак вот-вот всплывёт на свет и тайна его раскроется, но – нет, жестокий повествователь оставляет нас терзаться мукой неразгаданности.