Екатерина Мишаненкова - Белла Ахмадулина. Любовь – дело тяжелое!

Мне все равно, что о них говорят. Понимаете, это были люди из параллельного мира: они другими ценностями жили – не дубленками и дефицитом (хотя с этим у Нагибина все было в порядке), а Буниным и Прустом. Даже смешно обсуждать, кто с кем спал и бил ли кто-то кого-то по лицу, кто что кричал при расставании. Для меня они – небожители. Оба. И каждый, кто читал «Дневник», может только тихо оплакивать их любовь. Они умирали, когда расходились. Мама пачками присылала ему стихи, он сходил с ума… Но, видно, так уж было им предначертано. Все обидные вещи, которые в своей книге Нагибин написал о маме, следствие слишком болезненного разрыва и потому простительны. Мама тоже его не щадила: уходя, обозвала «советской сволочью». И в чем-то, наверное, была права. Но градус чувств был таким, что и эти жестокие слова можно понять.

В «Дневнике» о маме было сказано много обидного. Но, к чести Нагибина, там нет ни слова лжи: «…она никого не любит, кроме – не себя даже, – а производимого ею впечатления». Если вдуматься, это очень точно характеризует большого поэта. Героя. Великого ученого. Служение идее – это и есть служение образу. Образу благородного рыцаря. Идеального самурая. Это позволяет поэту и герою быть смелым, когда другие прячутся за спины женщин. Конечно, на словах это выглядит немного театрально, но как иначе заставить себя броситься на амбразуру? Здравый смысл просто не позволит этого сделать.

И вот тут Нагибин с мамой разошлись. Жертвуя всем, она служила образу идеального поэта, совершала бесстрашные поступки и много хорошего написала. А он следовал голосу разума. И все-таки Юрий Маркович был особенным человеком. Личностью, колоссом. И доказал это своим «Дневником». А что там про них в сериале показывают – просто неважно. Да и то, что написал Аксенов, – тоже…»

Уважение, почтение рождало то удаленное почитание, ту дистанцию, которая очищала чтение, избавило меня от наблюдений за поэтом Ахмадулиной, оставило меня с ее стихами, которые как старый священный текст: можно читать с любого места, помнить основные заповеди – и того довольно. Ее формальные достижения не так уж велики, арсенал орудий предельно мал, свойственное ее поэтическому поколению многословие вплоть до пустозвонства практически миновало ее. В каком-то смысле она не была ярким поэтом, особенно с годами она писала под стать своей одежде – непросто-черные наряды, не придерешься, но и не пройдешь.

Достоинство, высокое достоинство иноверца в русской литературе; обидная, полная недорогих соблазнов, роль женщины в мужской гортанной речи; прямолинейное, но многотрудное, очевидное мастерство – вот каким примером и заветом сегодня видятся мне ее строки. И мне кажется важным, чтобы кто-нибудь этот завет исполнил, прочел, и нам бы простилось, что мы невнимательно, небрежно в последние годы читали ее при жизни.

Демьян Кудрявцев, медиаменеджер, предприниматель, поэт и прозаик.

Однако какие бы ни были противоречия между Юрием Нагибиным и Беллой Ахмадулиной, как бы они друг друга ни мучили, их брак мог проскрипеть еще достаточно долго, потому что сил расстаться у них не было. Но в 1967 году он все-таки рухнул – с шумом, грохотом, скандалом, всколыхнувшим советскую богему и ставшим надолго поводом для пересудов.

Что же произошло? Нагибин в своем дневнике обошел этот вопрос. А может, у него просто рука не поднялась записать все, что он тогда чувствовал. Он ограничился короткой ремаркой: «Рухнула Гелла, завершив наш восьмилетний союз криками: «Паршивая советская сволочь!» – это обо мне». И снова вернулся, упомянул жену, которую уже перестал считать женой, только через какое-то время – с тоской, злостью и все еще не прошедшей любовью: «А Геллы нет, и не будет никогда, и не должно быть, ибо та Гелла давно исчезла, а эта, нынешняя, мне не нужна, враждебна, губительна. Но тонкая, детская шея, деликатная линия подбородка и бедное маленькое ухо с родинкой – как быть со всем этим? И голос незабываемый, и счастье совершенной речи, быть может, последней в нашем повальном безголосьи – как быть со всем этим?»

Но такой громкий развод, естественно, вызвал слишком много пересудов, и несмотря на молчание обеих сторон, причины и все пикантные подробности вскоре стали широко известны. В биографиях Ахмадулиной причиной развода уклончиво названы ее «смелые сексуальные эксперименты». Василий Аксенов в своей книге «Таинственная страсть» был более многословен:

«На Черняховской он открыл своим ключом дверь, шагнул внутрь и тут же вылетел обратно на лестничную клетку. Жителю дачи запах городской квартиры показался невыносимым и противопоказанным, хотя ничего особенного в нем не содержалось: ну, чрезмерные духи, ну, чрезмерный кофе, чрезмерный никотин, чрезмерный коньяк, ну, чрезмерное в воздухе и под пледами скопление маленьких самолетов-соломонов. Вторая попытка пройти через ад оказалась успешной. Он достиг гостиной и игриво позвал: «Аххо, Аххо, Аххо!»

Ответом было молчание, слегка нарушаемое волнующим женским храпцом. Он шагнул в спальню и остолбенел, как жена Лота. При полном освещении на супружеской кровати, словно последние беженки Содома в живописных позах возлежали три женских тела. Члены их переплелись, образуя сущую лиану раннего модерна. Власы их простирались по подушкам, будто разбросанные ураганом любви. Очи их были закрыты и как будто бы навеки, если бы не легкий волнующий храпец, исторгаемый одной из них; какой неведомо. Перед ним лежали во всем бесстыдстве три трудноотразимых: Татьяна, Екатерина и родная супруга Нэлла, с которой еще совсем недавно, в начале родства, по ночам на даче они танцевали вальсы; так чисто, так невинно!

Далее произошло нечто несопоставимое с довольно высоким уровнем культуры и интеллекта Марка Аврелова, сумевшего даже в хлеву социалистического реализма утвердить порядочный стиль и даже проблески юмора – его обуял амок! Взревев, он понесся по спальне, с грохотом отбрасывая предметы мебели и с треском распахивая окна. Пусть воздух трудовой Москвы ворвется в это гнездо разврата! Грязнейшие выхлопы трудовой Москвы чище вашей тлетворной парфюмерии, сучки и мерзавки! Убирайтесь из моего трудового дома! Убирайтесь навсегда! Нэлка, засранка, зассыха, чесотка, развратом своим и лесбиянством ты осквернила свой великий талант кристальной чистоты! Вон из моего дома! Навсегда! Ты разрушила наш союз творческих пчел! Испохабила все вокруг своими маленькими соломонами! Пускай чекисты придут и выскребут своими когтями все плевелы вашего декаданса, гадины, лесбиянки! Все – вон! Танька и Катька, убирайтесь вместе с Нэлкой! Навсегда! Пусть ваши мужья и хахали ищут вас в кругах Дантова ада! Нэлка, я разрываю наш брак! Я собиратель и нравоучитель, я пчела, а ты трутень разврата – вон! Тащись со своими мегерами на проститутский вокзал и далее – в лепрозорий Двадцатого века!