Александр Лавров - Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации

Далее в центре внимания оказывается Эллис (Лев Кобылинский) с его неизменными эскападами и духовными эксцессами: «…в сочельник у него наступил пароксизм, так что он лежал и не пошел даже к Метнерам встречать Рождество, и кризис, м<���ожет> б<���ыть> еще неполный, но к лучшему, по-моему. Он лежал, обдумывая свою раздвоенность и созерцая мучительные и бесплодные тогда попытки его давнишнего “лучшего я” войти в него. А мешало этому одно обстоятельство, ошибочно им переоцененное, т<���ак> к<���ак> оно мрачно, по его мнению, отзывалось на Мусагете и на чем-то, что ему мерещилось за Мусагетом, хорошем, брезжущем, где, впрочем, он себя не видел. Вообще у него происходили перевороты – хвалил, кого он последнее время особенно ругал, и т. д. Но до этого и теперь трогателен невероятно. Написал сказку драму для детей с скрытым теософским содержанием и с большой правильностью. Прямо великолепно». [1191]Студенты, продолжает Сизов, «просят его начать объявленный им курс о докторе, но Лев сурово медлит и собирается в Гельсингфорс, откуда он приедет, заручившись специальными инструкциями и, м<���ожет> б<���ыть>, полномочиями (!). Студенты ждут, Лев в конце февраля думает начать свой курс и вдруг узнает, что в Гельсингфорсе доктор будет не в феврале, а в конце апреля. [1192]Лев был обескуражен несколько таким оборотом дела, и как он выйдет из создавшегося затруднения, не знаю. Да! На первый день Рождества я был у Григ<���ория> Ал<���ексеевича> <���Рачинского – А. Л.> и рассказал ему о состоянии Льва. Он сейчас же, взяв меня с собой, отправился ко Льву с молебном. Это было очень трогательно, но это – по просьбе самого Григ<���ория> Ал<���ексеевича> – не секрет только для нас, близких. Льва мы уже не з стали, но молебен все же очистил его атмосферу. Лев пропадал три дня и, как потом выяснилось, прежде всего “у Сени Рубановича”, [1193]плясал на нескольких елках. Спит он теперь не только не раздеваясь, а наоборот – одеваясь: пиджак снимается, но зато надевается халат, иногда еще с “малыми чётками” и, кажется, с медальоном, ложится в таком одеянии и накрывается шубой, мехом обязательно наружу почему-то. Теперь к этому прибавилась малиновая с черной кистью шапочка, подаренная ему сестрой Боброва. [1194]Я еще на Льва воздействовал тем, что в некотором смысле его переселил. Пришел к нему как-то, и обратил внимание на то, что он спит головой в душный угол и к печке. Попробовал сам полежать на его кровати в таком и в противоположном положении и нашел, что надо его перевернуть. Лев этому не противился почти, и <���я> переставил его стол и передвинул кровать, т<���ак> ч<���то> теперь он спит головой к двери, и, м<���ожет> б<���ыть>, отчасти и это играло роль в его успокоении. Вчера он был на семейном обеде у Братенши [1195]с Метнерами. [1196]Плясал там под граммофон, который м<���ежду> проч<���им> очень смешил Николая Карл<���овича>. Затем плясали и другие: Карл Петрович плясал с Верочкой, [1197]а Эмилий Карл<���ович> возился и прыгал козлом. Льва очень полюбила Наталья Алексеевна [1198] – он лучше вас всех, сказала она мне – и чтобы сделать Льву приятное, относится к Штейнеру лучше, чем сама бы по себе относилась, хотя вообще Лев ее очень распропагандировал, и это было в один вечер, при мне. Лев вообще в этом направлении преуспевает и если надо взять “семейство”, то начинает по-иезуитски с жены. И удается! ‹…› У меня и у Льва начинается любовь к Тургеневым (разумеется, после такого отнош<���ения> к Штейнеру Нат<���альи> Ал<���ексеевны> не мог ее не полюбить горячо). ‹…› В Альманахе [1199]будет двадцать с лишним авторов!»

Продолжение повествования о «мусагетских» «трудах и днях» – в письме Сизова к Белому от 13 января 1911 г.; вновь в центре внимания – эксцентричный Эллис, но на этот раз в обстоятельствах установления неформальных взаимоотношений между собственно «мусагетцами» и автономно определившейся под эгидой и на издательской базе «Мусагета» группой философов (С. И. Гессен, Ф. А. Степпун, Б. В. Яковенко), издававших русскую версию «международного журнала по философии культуры» «Логос»: [1200]

Волнения твои о московских делах здесь как-то даже мало понятны. Если хочешь, все и в Мусагете и в Пути [1201]идет великолепно, т<���ак> к<���ак> двигается вперед, хотя и не с той быстротой, кот<���орой>, м<���ожет> б<���ыть>, хотелось бы. Ждем альманаха. Пока еще ничего не вышло из других книг. События сводятся к тому, что Лёва давал представление в одном месте сегодня, в другом месте вчера и т. д. Вчера в среду в Мусагете происходило сближение Логоса с Мусагетом путем веселости на этот раз, и этот путь, как нередко бывает, оказался весьма удобным и коротким. Степпун представил Виндельбанда, читающего лекцию, Маркса, ешчо каво-то. Потом был выход Льва, который для именитых гостей постарался, хотя был очень усталым, т<���ак> к<���ак> накануне до 4 часов плясал костюмированный, и воспроизвел многие свои номера в расширенном объеме. Степпун, Гессен, Гордон [1202]прямо помирали. Трогателен был Эм<���илий> Карл<���ович> – он хохотал до исступления и по-детски весело. Степпун м<���ежду> пр<���очим> оч<���ень> интересно рассказывал об Италии. Он от нее в восторге, как и от итальянцев. Очень комичен его рассказ о фигуре итальянского философа Рарini, который недавно выпустил книгу, где всех философов разносит в пух и прах. [1203]Он имеет вид добродушного неск<���олько> неряшливого лавочника, и их компания (еще там есть неск<���олько> философов) оказалась далеко не вполне сведущей по части итальянской философии, как это установил Яковенко. Эм<���илий> Карл<���ович> Италию осуждал за шум на улицах и противопоставлял ей Германию. – Есть в Москве одна новость не из приятных: Григ<���орий> Алекс<���еевич> опять болен, хотя и не так сильно, как неск<���олько> лет назад, однако его пришлось везти в Ригу. С ним поехал Алекс<���ей> Серг<���еевич>. Из Риги он хотел заехать в Петербург. [1204]Григ<���орий> Ал<���ексеевич> был плох, но не физически, а нервно и психически. Незадолго перед этим я у него был, он уже считался больным, но был по виду только очень утомлен. Говорил о своей книге, которую он давно собирался и наконец решил написать, говорил, что готовит сборник своих стихов, чтобы издать в Мусагете (Эм<���илий> К<���арлович> м<���ежду> пр<���очим> уже сказал, что ничего бы против не имел), [1205]и этот сборник он собирался подготовлять в Риге. – Сегодня был в Пути, застал там Бердяева и Марг<���ариту> Кирилловну. [1206]Она была как-то ужасно мила. Говорили о Серебр<���яном> Голубе [1207]и о тебе. Странно, но у меня такое впечатление, что Марг<���арита> К<���ирилловна> растет и как-то расцветает, зацветает какой-то недосказанной грезой, но все все <���так!> увереннее, все сильнее, все живее, пышнее и ближе. И она как-то помалкивает и только улыбается глазами, занавешиваясь туманностями или скромными обыденностями вздыхающей речи. Трогательно – так обрадовалась, видимо, когда я передал ей, что ты пишешь, что счастлив. [1208]Сегодня она взяла твой адрес и сегодня же хотела писать тебе. М<���ежду> проч<���им> она очень настаивает, что ты главн<���ым> образ<���ом> художник. Бердяев также взял твой адрес. [1209]Булгаков тебе писал. [1210]‹…›