Умберто Эко - Сказать почти то же самое. Опыты о переводе

Итак, чтобы сохранить верность глубинному смыслу текста, перевод должен изменить референцию. Но до какой степени? Чтобы разъяснить эту проблему, я могу лишь возвратиться к различиям между фабулой и сюжетной схемой и к возможности преобразовать текст в обобщающие пропозиции, на чем я останавливался во второй главе.

Соблюдать фабулу – значит соблюдать референцию некоего текста к возможным повествовательным мирам. Если в романе рассказывается о том, что мажордом обнаруживает труп графа в обеденном зале, с кинжалом в спине, невозможно допустить, чтобы в переводе он обнаружил его повешенным на балке в амбаре. Это очевидно. И все же этот принцип предусматривает два исключения. Если вернуться к примеру Диоталлеви и изгороди, мы увидим, что переводчики изменили фабулу. В возможном мире оригинала была некая изгородь, а в возможном мире испанского перевода появляется возвышенное, ровное пространство.

Но какова была в действительности фабула, пересказанная на этих страницах моего романа? То, что Диоталлеви увидел изгородь, или же то, что он был болен литературой и мог воспринимать природу только через призму культуры? В романе уровень содержания создается не только грубыми событиями (такой-то персонаж сделал то-то и то-то), но и психологическими оттенками, идеологическими ценностями, зависящими от актантных ролей, и так далее.

Переводчику надлежит решить вопрос о том, каков уровень (или уровни) содержания, который должен передавать перевод – или о том, можно ли менять «поверхностную фабулу», чтобы сохранить «глубинную».

Уже говорилось о том, что каждую фразу (или последовательность фраз), появляющуюся в Линейной Манифестации, можно обобщить (или истолковать) посредством микропропозиции. Например, несколько цитированных выше строк из 57-й главы «Маятника Фуко» можно обобщить следующим образом:

(1) Они едут на машине через холмистую местность.

(2) Диоталлеви высказывает некое литературное соображение относительно пейзажа.

В ходе чтения эти микропропозиции сплачиваются в более емкие макропропозиции. Например, всю 57-ю главу можно обобщить так:

(1) Герои едут на машине через холмистую местность.

(2) Они посещают некий странный замок, где появляются различные алхимические символы.

(3) Там они встречают нескольких оккультистов, которых уже знали раньше.

А весь роман можно обобщить посредством гипермакропропозиции:

Трое друзей забавы ради выдумывают всемирный заговор, и вымышленная ими история сбывается.

Если истории сплачиваются таким образом, то на каком уровне переводчику позволено менять поверхностную историю, чтобы сохранить глубинную? Думаю, каждый текст позволяет дать различные ответы. Здравый смысл подсказывает, что в «Острове накануне» переводчики могут заменить фразу «Роберт видит полипа тигровой окраски» на «Роберт видит полипа, покрытого глазка́ми», но они, конечно, не могут изменить гипермакропропозицию «Потерпев кораблекрушение, Роберт оказывается на брошенном корабле возле острова, находящегося за 180° долготы».

Поэтому можно сказать, что возможно изменить сигнификат (и референцию) единственной фразы, чтобы сохранить смысл микропропозиции, которая непосредственно вбирает ее в себя, но не смысл макропропозиций на более высоком уровне. Но что сказать о столь многочисленных макропропозициях среднего уровня? Здесь правила нет, и нужно всякий раз вести переговоры, чтобы принять то или иное решение. Уже говорилось о том, что, если тот или иной персонаж рассказывает глупую историю, основанную на банальной игре слов, которую не передать ни в каком переводе, переводчик вправе заменить эту историю другой, которая на языке назначения убедительно покажет глупость этого персонажа. Именно такое решение мы с Уивером приняли относительно кощунственного диалога между Бельбо, Диоталлеви и Казобоном.

Именно на основе таких истолковательных решений и разыгрывается партия «верности».

Чтобы понять, к чему в действительности отсылает тот или иной текст (и какова поэтому глубинная фабула, которую нужно выявить), небесполезна будет, как мне кажется, аналогия с таким типом загадки, как ребус. Ниже воспроизводится ребус, опубликованный в еженедельнике «Сеттимана энигмистика» от 31 августа 2002 г.

Рис. 7

Как известно, в ребусе изображаются персонажи, события и объекты, часть которых обозначена буквами алфавита, а часть – нет. Новичок может допустить две ошибки: либо он подумает, что в расчет принимаются (и подлежат истолкованию) только фигуры, обозначенные буквами, либо решит, что разгадка зависит от всей сцены в целом. Но это не так: сцена в своей совокупности полна элементами сугубо декоративными, подчас сюрреалистическими, а подчас важны и фигуры, не обозначенные буквами. Обратимся к нашему ребусу. Существенно ли, что вся эта сцена происходит в Африке? Сначала лучше предположить, что несущественно, но наверняка это никогда не известно. Посмотрим, например, на крайнюю справа фигуру: некий белокожий господин делает отрицательный жест и держит руку на животе. Поскольку ему предлагают какое-то блюдо, он, видимо, отказывается от этого предложения, потому что уже вполне сыт. Поэтому важен и тот факт, что официант (не отмеченный буквой) предлагает ему какое-то блюдо: если бы он поставил перед ним бутылку с алкогольным напитком, смысл жеста персонажа мог бы стать другим; тогда это означало бы, что данный персонаж не хочет пить алкоголь, потому что у него болит живот. Если важен официант, то важно ли также, что он – африканец, или же это зависит от мизансцены, вымышленной художником, где все должно помещаться в колониальный контекст?

И если важно блюдо, предлагаемое официантом, то важен ли также тот факт, что две женщины слева обращаются к группе непокорных и угрюмых туземцев? Кроме того, чем заняты эти женщины? Что они делают: протестуют, подначивают, оскорбляют, взывают, подстрекают, гневятся, сердятся? И важно ли, что делают это именно женщины, а мужчины выступают в роли слушателей? Кроме того, как нужно их назвать: nere («черные»), тоrе («мавританки»), negre («негритянки»), afre («африканки»)? И действительно ли важно, что они черные, или же существенно, что это женщины, что их две? А кто эти три персонажа, проходящие на заднем плане? Важно ли, что они исследователи, колонисты, туристы, белые (в противоположность черным) и что они проходят, сохраняя равнодушие, тогда как слева явно кипит какая-то перепалка?