Андрей Михайлов - Французский «рыцарский роман»

В романе символическую роль играет образ Колеса Фортуны, одной из излюбленных эмблем средневековья. Перед судьбой человек по сути дела беззащитен. С ней надо не спорить, а ей слепо покориться. Таково во многом миросозерцание поэта. Его роман и призван проиллюстрировать эти провиденциальные идеи.

Куртуазные идеалы, с которыми еще не порывает окончательно Филипп де Бомануар, приходят у него в столкновение не только с изнанкой жизни, но и с отстаиваемыми поэтом новыми моральными принципами, которые во многом отражают охранительные тенденции в мировоззрении средневекового буржуа.

В 1316 г. неким Жаном Майаром (по-видимому, состоявшим на службе у французского короля Филиппа Красивого) был завершен стихотворный роман (8156 стихов). Назывался он «Романом о графе Анжуйском». Скажем сразу: эта книга не относится к числу выдающихся произведений средневековой литературы ни по тонкости психологического анализа, ни по глубине философских обобщений, ни по хитроумности и занимательности интриги (по своей сюжетной структуре этот роман повторяет «Безрукую» Филиппа де Бомануара), и, видимо, не случайно памятник, сохранившийся в составе всего двух рукописей (одна из них принадлежала когда-то Кольберу), был напечатан лишь в нашем столетии.

Жан Майар берет другим — точным и подробным воссозданием жизни своей эпохи. Действие книги разворачивается во вполне реальном и достаточно компактном географическом пространстве. Его герои не пересекают Европу, не оказываются то в Риме, то в далекой Шотландии, то на берегах Дуная. Это и не неопределенный артуровский мир. Поэт упоминает вполне реальные и не очень далеко расположенные друг от друга города — Орлеан (он описан наиболее подробно), Бурж, Шартр, Этамп, Лоррис. Но эта точность — во многом мнимая. Дело не в том, конечно, что во времена Майара все эти географические пункты давно уже не были центрами независимых графств. Эти точные «привязки» по сути дела фиктивны: например, гонец графа Буржского не мог ехать из Лорриса через Шартр и т. д. Поэт создает новое художественное пространство, с виду вполне реалистическое, но столь же условное, как и пространство бретонских романов. Упоминание реальных городов у Майара призвано создать впечатление подлинности повествования, подобно тому, как особым образом организованное художественное пространство создавало впечатление внереальности, утопичности той действительности, в которой жили и совершали подвиги герои романов Круглого Стола. От этих последних Жан Майар, между прочим, тщательно отмежевывается, ибо хочет нарисовать реальные жизненные конфликты, а не надуманные ситуации, в которые попадают Тристан, Ланселот, Говен и т. д. и о которых все еще пишут некоторые авторы:

Поэт хочет не просто развлечь, он хочет поучать, привести назидательный пример (ст. 31, 3526), преподать урок. Нравоучительная тенденция ощутимо присутствует в романе, но преобладает нравоописательная. Поэт выбирает в героини девушку благочестивую, усердно посещающую церковь и расположенную совершать добрые, богоугодные дела. Но если в «Безрукой» Бомануара аналогичные качества героини приводили к чуду, то здесь никакого чуда не происходит. Вообще, к жизни, к ее неожиданным поворотам наш поэт стремится подходить строго рационалистически. Начинается роман также с темы инцеста, но здесь нет мотива предопределенности, неизбежности зла. Если у Бомануара брак отца с дочерью был предрешен завещанием жены и матери и спровоцирован баронами, то здесь преступное влечение графа Анжуйского объясняется лишь шаткостью его моральных устоев, да красотой дочери. Поэтому, быть может, в романе нет и очень напряженных сюжетных ситуаций (быть может, за исключением влечения графа к дочери). Вернее, не самих ситуаций (ибо героине приходится претерпеть немало лишений и пройти через нищету и унижения), а такой их трактовки автором. Действительно, ситуации книги воспринимаются во многом как будничные, обычные. Картина жизни взята не в ее чрезмерных и из ряда вон выходящих событиях, а событиях вполне ординарных. Отсюда интерес к теневым сторонам жизни, к маленьким заботам маленьких (часто) людей. Они описаны в их повседневном труде, в тяжком добывании пропитания и т. д. Например, если мы вспомним «Ивейна» Кретьена де Труа, то там непосильный труд девушек-золотошвеек был описан как нечто чрезмерное и бесчеловечное (правда, все эти девушки были попавшими в неволю знатными дамами и девицами), здесь же героиня добывает средства к существованию точно таким же трудом, и это в лучшем случае умиляет автора, но не внушает ему ужаса и сострадания.

Как будничное и привычное описана в романе толпа жалких нищих, собравшихся в ожидании милостыни. Автор спокойно сообщает, что этих горемык (среди которых находится и переодетый граф Буржский, разыскивающий жену) было не менее 16 тысяч, и они стеклись в Орлеан из всех близлежащих городков и местечек (ст. 5650—5654). Майар рассказывает, что раздача милостыни была прекрасно организована и тридцать стражников следили за порядком:

Также бесстрастно и заинтересованно описан суд над графиней Шартрской, теткой героя, из-за козней которой чуть не погибли его жена и ребенок. Собравшиеся бароны обсуждают, как наказать ее. Один советует содрать с нее кожу, а затем отрубить руки и ноги, но не сразу, а по одной конечности в день. Другой предлагает медленно поливать ее обнаженное тело кипящим салом. Третий — разорвать на части и останки бросить собакам и т. д. Племянник жалеет тетку и решает просто и гуманно сжечь ее живьем, что затем и описано с необходимыми подробностями, но без какого-либо ужаса или сострадания (ст. 7811—7856). В этом деловитом описании казни лишь один эпизод передан сильно и зримо: это предсмертный вопль жертвы:

С большими подробностями и в какой-то мере большим поэтическим вдохновением описывает автор иные сцены. Многие из них стоят на грани сатирических зарисовок или таковыми и являются. Именно такой характер носит, например, описание приготовления героини к первой брачной ночи, где рассказано, как девушку раздевают, объясняют ей, как себя вести, советуют не слишком бояться и т. д. (ст. 2895—2918). И уж совершенно в традициях фаблио подана сцена спаивания гонца Галопена, везущего срочную депешу (ст. 3314—3360).

Как уже говорилось, Жан Майар проявляет повышенный интерес к мелким приметам повседневной жизни. Но он не бесстрастный бытописатель. Для него факты бытия обладают определенной эстетической ценностью. Таково, например, исключительное по подробностям, по выдумке и зримой красочности описание всяческой изысканной снеди, о которой вспоминает героиня, довольствуясь в глухом лесу коркой хлеба (ст. 1104—1162). Это описание, которое мы не приводим (оно потребовало бы теперь пространного кулинарного комментария), заставляет вспомнить некоторые пассажи Вийона, а также, пожалуй, Рабле и мастеров фламандского натюрморта.