Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

На самом деле заявленный специалист по темной материи – всего лишь маркетинговый ход. Никаких серьезных вопросов в книге не поднимается, за исключением авторской рефлексии, которой он предается с величайшим наслаждением. Основа рефлексии кто? Как его зовут? А зовут его папа. Папа – бич. Не-не-не, бич – не равняется бомж. Бич – это романтик поля, тушенки, дымного чая, чистого спирта и расхожей поварихи. Он бросает вызов гнилым городам в пользу элитарных теплотрасс и полчищ благородных комаров. Он может перебрать дизель, поиграть на скрипке, рассказать засаленной эвенкийке про темную материю и Бродского. А потом поехать в Иерусалим чтобы обкуриться травой в тусовке эмигрантских детей – абсолютно никчемных существ, уважающих Россию. При этом не забывающий нагружать сына диалогами такого плана: У тебя есть отец? – Да, это же ты, папа. – Нет, я тебе не папа, я не могу быть тебе папой, потому что если я тебе папа, то я тебе не папа, как ты этого не поймешь. – Я не пойму, почему ты, папа, мне не папа. – Потому что папа – это не папа, а сын – это не сын. – Не морочь мне голову, папа. – Да, я так и знал, что ты меня не поймешь.

Я принципиально умолчу про нездоровый фетишизм папы, что вызывает восторженные всхлипы некоторых рецензентов – да, искать в Тайване среди косеньких малышек подобие Инрид Бергман может только человек с очень богатой эротической фантазией, при этом презирающий легкие пути.

Итак, папа – почти что бич, не буду лукавить, он не совсем бич, он побичевал и вернулся к нормальной жизни, к редакциям, богеме, к богеме, мать ее, и редакциям. Он выпускает книгу стихов. И предисловие к ней пишет кто? Ну, сами подумайте, кто может написать предисловие к великому поэту? Кончено, тоже великий поэт. Кто у нас последний официальный великий? Бродский же, таки шо ви угадать не могете.

И вот тут автор прокололся. Потому что обласканный Бродским поэт должен быть предъявлен лицом. То есть текстом. Мне вот интересно, из каких сетевых подвалов выкопано это подобие элитарной поэзии? Со Стихиры? Нет? Ну, значит, сам написал. Я об этом догадывался. Я это подозревал. Хотя, возможно, это стихи какого-нибудь близкого друга, может даже известного друга – но лучше они от этого на станут.

Еще на первых страницах я заподозрил, что Иличевский склонен к поэзии. Он мечтателен и рассеян. Больше всего на свете он любит писать – это неизменное качество настоящего литератора. Он начинает строку и не может остановиться. Он не способен собраться, сосредоточится, он не уверен в своем тексте и загружает его определениями и рассуждениями сверх меры. В итоге предложение превращается в маленький рассказ, самостоятельный и весьма интересный – но никак не соотносящий с прочими маленькими рассказами. Иногда их могут соединить имена собственные – Израэль – Эль – Гударион – Хам. Когда вы видите это простое еврейское имя, носимое с гордостью, достойной сынов писания, то понимаете – да, эти десять страниц посвящены ему, Израэль-Эль-Гудариону-Хаму. И все становится на свои места.

При этом, что удивительно, текст, будучи графоманией, не производит впечатления графомании – нет, он вполне себе читабелен, внятен, прозрачен, и совершенно незапоминаем. Иличевский не понимает – как и многие современные авторы – что он пишет не для себя. Он должен писать для читателя. Но – как и у многих современных авторов – мы видим объем букв, вываленных непосредственно из мозга, сознания, души или еще откуда – и радостно предложенный публике. Кушайте, как говориться, на здоровье. Я еще наворочу.

Он не понимает – или не хочет понять, или не может понять – что иногда надо затыкать фонтан, останавливаться, вчитываться и сокращать. Зачем? Как приятно гнать волну за волной своей велеречивости и ощущать себя умным. Очень умным. Еще умнее. Вот так и с горочкой.

Итак. Мы имеем с гуся – папашу, который суть альтер-эго автора и нужен чтобы свалить на него слишком уж замороченные умствования и защитить слабый стишок от жал критиков – я не я и лошадь не моя; кривенькое признание в любви к Москве; изобильное, избыточное, не знающее никакой меры восхищение Иерусалимом.

В этом восхищении, собственно, ничего страшного нет – имеет право. Я бы охотно прочитал путеводитель – но только написанный неИличевским. Потому что Иерусалим нашего автора… как бы помягче сказать… лишен Христианства. Богоматерь слезает с осла, облив его родовыми водами. Кое-как упоминается Спаситель. В общем, это тоже право автора – не быть верующим, не быть православным, быть, допустим, ортодоксальным иудеем.

Но, знаете, что странно? Очень странно встретить в книге, изданной в Москве, в редакции – монополисте, на русском языке для русскоязычных читателей слово «русский».

Оно было бы оправдано для, например, письма Ганса из сорок третьего года. Или какого-нибудь лесного брата, отупевшего в своей смрадной норе.

Но – что мы имеем, то имеем. В почти четырехсотстраничном труде мы два раза встречаем слово «русский». Один раз – русский бандит, олигарх, решил пробраться во власть и пригласил его, как творческого человека, сделать ему красиво. Фи, конечно он отказался.

Второй контекст еще более роскошен. Иличевский играет антонимами. Добрый – злой, красивый – уродливый, русский – религиозный.

Теперь надо помолчать и осмыслить. Сорок сороков церквей в Москве, Новый Иерусалим, тысячи святых и юродивых, Княгиня Елизавета, собравшая кровящие куски своего мужа и сказавшая – если убийца покается, я его прощу.

Опять надо помолчать, чтобы не высказаться русскими словами, которые наш любитель Иерусалима и слыхом не слыхивал. От текста с самого начала шло ощутимое высокомерие, он сочилось сквозь строки, оно дымилось в абзацах и сконцентрировалось вот в этом – русский – не-религиозный.

Легким движением пера Иличевский убрал Христианство из Иерусалима и Религиозность из русских людей.

Ну, что ж. Я, как нерелигиозный русский человек, говорю – Бог ему судья.

П.С. И надеюсь, что, таща свой графоманский крест на свою Голгофу – дотащит он его все-таки писателем.

И. Савельев . Как тебе такое, Iron Mask? М., Редакция Елены Шубиной, 2020

На месте Маска я бы сказал: а никак. Ты чего хочешь-то, молодой человек? Но поскольку я не Маск, да и обращается автор, собственно говоря, не ко мне, то приходится стоять в недоумении – с какой стороны к этому, так сказать, произведению искусства подойти.

Не такой простой вопрос, как кажется. Вы думаете, что – бери и читай? А потом, прочитал – бери и пиши? Хех. Не так все просто. Напишешь хорошо – попадешь под закон о пропаганде. Напишешь плохо – заклюют, заплюют, затопчут. Потому что мы толерантная страна, которая запрещает pidarasam разве что в школы приходить, а так кругом – гей, славяне!!!