Мария Данилевская - Осколки голограммы

Но, доверяя субъективным свидетельствам современников и словам самого поэта, историки литературы подчас отождествляли факт и частное мнение, факт и художественное повествование от первого лица. Биография поэта изначально была мифологизирована, что вызвало печатные споры [72]. За недостатком фактов или невозможностью их огласки по этическим причинам в основу представления о личности и биографии Н. А. Некрасова легли опубликованные свидетельства и мнения «обоих полюсов».

В массовом сознании представление о Н.А. Некрасове восходит в первую очередь к образу поэта, созданному К. И. Чуковским в ряде его работ первой трети XX в. В основе этого образа лежит противоречивость, двойственность личности; его драматизм строится на мотиве хандры и ревности [73]. Эти же мотивы доминируют в разработке образа Н. А. Некрасова в статьях К. И. Чуковского об Авдотье Панаевой, документальных свидетельств о жизни и творчестве которой сохранилось крайне мало, тогда как ее роль в творческой и личной биографии поэта очень значительна. Упоминания о его «хандре» встречаются в мемуарах и переписке близких людей и относятся главным образом к периоду тяжелой болезни поэта, совпавшей с трудными для журнала временами. Акцентирование этих мотивов является художественным приемом [74], и, таким образом, массовый читатель имеет дело не столько с фактами, сколько с интерпретацией фактов. Поэтому в название настоящей статьи включено слово «образ».

Осознание разницы между образом и исторической личностью было сформулировано, в частности, формальной школой в первой трети XX в., «когда люди не только мыслили, но и чувствовали в категориях историзма» [75]. Л. Я. Гинзбург в статье «Проблема поведения. Б. М. Эйхенбаум» формулирует восприятие его исследовательской мысли: «“Творчество… есть акт осознания себя в потоке истории…” – писал Эйхенбаум в статье о Н. А. Некрасове. <���…> Для Эйхенбаума на одном полюсе историзма – поведение героев его научных книг. “Он играл свою роль в пьесе, которую сочинила история…” – это из той же статьи “Некрасов”. На другом полюсе – поступки самого ученого, литератора, личности» [76]. Но и эта статья о Н. А. Некрасове написана ученым, у которого «на всю жизнь» «было писательское самоощущение» [77], и разрабатываемая им тема литературного быта неизбежно подразумевает интерпретацию, а не строгое академическое комментирование фактов. Отметим также, что до обращения к филологии два года Б. М. Эйхенбаум посвятил медицинскому образованию.

Возвращаясь к обзору «медицинской» группы текстов, содержащих интерпретацию личности Н. А. Некрасова, отметим, что в конце XIX – начале XX вв. в медицине интерес специалистов вызывает область человеческой психики. Наблюдения над личностью отражены в знаменитых трудах, цитируемых литераторами. Так, А. М. Скабичевский, рассуждая о Д. И. Писареве, замечает: «Он вполне оправдывал в этом отношении теорию Ломброзо, что гении и талантливые люди по самой природе своей – люди психически больные» [78]. Взаимосвязь между гениальностью, творческой деятельностью человека, его физическим и психическим здоровьем и морально-нравственными проявлениями становится широко обсуждаемой темой. Она близка и литераторам: достаточно вспомнить романы Ф. М. Достоевского и, в частности, рассуждения Родиона Раскольникова. Со своей стороны, вслед за ученым и криминалистом Ч. Ломброзо (1835–1909), исследователи проблемы обратились за примерами к биографиям великих людей, а в качестве материала опять-таки использовали документальные, документально-художественные и художественные высказывания без критики их достоверности.

Контекст этих работ достаточно широк. Это так называемые патографические исследования: в них болезнь, патология рассматривается как важная составляющая биографии творческой личности. Укажем, например, на работы В. Ф.Чижа(1855–1922) «Тургенев как психопатолог» (1899), «Достоевский как психопатолог и криминолог» (1900), «Ницше как моралист» (1901), «Болезнь Н. В. Гоголя» (1903) и др. [79]Видную роль в науке того времени сыграли исследования Г. В. Сегалина (1878–1960), который ввел термин «эвро-патология» – патология, которая связана с творчеством, творческой личностью. В 1925–1930 гг. он издавал «Клинический архив гениальности и одаренности». В настоящее время разрабатывается сайт, на котором будут помещены все выпуски этого издания [80]. В томе 3 (1927), вып. 3 была опубликована статья И. Б. Галанта «Эвроэндокринология великих русских писателей», в которой рассматривался Н. А. Некрасов. Ранее, в т. 1 (1925), вып. 1 были помещены соображения и сведения, в том числе о Н.А. Некрасове: «Карты… были родовой страстью Некрасовых. <���…> Отец Некрасова был тиран крестьян своих, а также семьи своей <���…> Сын его характеризует как дикаря, угрюмого невежду, деспота и даже палача <���…> Таким образом, мы видим уже из этих данных, что отец его был, несомненно, человек с определенно выраженным патологическим характером» [81]. Заключение о патологии сделано на основании отчасти устных биографических рассказов поэта, записанных другими людьми, отчасти – его художественных произведений.

В современном литературоведении интерес к патографии прослеживается на примере таких трудов, как книга К. А. Богданова «Врачи, пациенты, читатели: Патографические тексты русской культуры XVIII–XIX веков» [82]. Алексей Комнин в рецензии на эту книгу замечает: «Утешает и то, что в книге нет популярных очерков о том… от чего преставился Некрасов» [83]; отметим стремление рецензента разграничить литературную и нелитературную стороны вопроса [84]. С другой стороны, укажем на книгу немецкого профессора, доктора медицины Антона Ноймайра «Музыка и медицина» [85], в которой творческая деятельность и биография музыкантов анализируются в связи с их физическими и психическими недугами.

В «Записях 1950-1960-х гг.» Л. Я. Гинзбург замечено, что «при определенной писательской установке – психика писателя может не отразиться на его творениях» [86]. Эта мысль, близкая филологическому складу ума, редко проявляется в суждениях о Н. А. Некрасове.

В современной науке обрел статус метод психиатрического литературоведения, который «совпадает с задачами психологии, но слабо соотносится с объектом филологического исследования» [87]. Тем не менее, в этом направлении находим суждения о литературных произведениях и литераторах, в том числе о Н.А. Некрасове. Так, в книге В.П. Руднева «Характеры и расстройства личности» говорится: «По-видимому, Фет принадлежал к тем конституционально сложным личностям, творчество которых отражает эту необычайно противоречивую сложность. К таким же людям относились Л. Н. Толстой, Н. А. Некрасов, Ф. М. Достоевский, они прокладывали дорогу к художественным достижениям XX века, к невротическому, психотическому и парапсихотическому дискурсу. И хотя элементы истерического дискурса, безусловно, присутствуют и в стихах Некрасова, и в романах Достоевского, их изучение в силу той сложности, о которой мы говорим, требует иных методик и особого исследовательского поля <���…> Поэзию классического XIX века определял дискурс Пушкина, Лермонтова и Некрасова <���…> И хотя у Некрасова мы встретим достаточное количество истерических рыданий и стонов как интимного, так и по преимуществу социального характера – над несчастной долей русского народа – “Выдь на Волгу – чей стон раздается ⁄ Над великою русской рекой?” – творчество этого замечательного русского поэта, конечно, в целом не укладывается в рамки истерического дискурса, поскольку он вписывается в парадигму так называемого реалистического ^постнатуралистического) дискурса классической русской литературы, для которой прежде всего был характерен этический пафос поучения, заданный поздним Гоголем и так или иначе реализованный Львом Толстым, Достоевским, Салтыковым-Щедриным и Чернышевским» [88]