Лариса Хорева - Традиции мениппеи в литературе стран Латинской Америки и России

Таким образом, можно говорить о следующих особенностях классической мениппеи по М. М. Бахтину:

– акцентированный смеховой элемент;

– исключительная свобода сюжета;

– введение фантастического элемента для интродукции философской идеи;

– сочетание свободной фантастики, символики и мистико-религиозного начала c грубым натурализмом;

– двойной код сюжета: все рассказанное может быть экстраполировано на любые события жизни разных исторических периодов;

– трехплановое или двухплановое построение мира

– специфика точки зрения

– морально-психологическое экспериментирование: изображение необычных, ненормальных морально-психических состояний человека

– сцены скандалов, эксцентричного поведения, неуместных речей и выступлений

– резкие контрасты

– наличие формы путешествий в неведомые страны

– широкое использование вставных жанров

– злободневная публицистичность, т. к. мениппея – жанр, остро откликающийся на идеологическую злобу дня

В заключение анализа данной трактовки жанра можно сказать, что для М. М. Бахтина мениппея является жанром, не принадлежащим к определенному этапу развития литературы, но развивающимся по сей день и имеющим аналоги в литературе разных эпох. Важно отметить, что в бахтинской теории мениппея все же является жанром со своей структурой и характерными особенностями, чего нельзя сказать о теории М. Липовецкого.

М. Липовецкий в своей работе «Русский постмодернизм» 6 6 Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм. (Очерки исторической поэтики): Монография / Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 1997. 317 с. дает свое видение данного термина на основе выводов М. М. Бахтина. По его мнению, мениппея является не жанром, а скорее метажанром, т. е. структурой, впитавшей в себя определенные жанрообразующие характеристики литературы эпохи, и, тем самым, имеющая влияние на жанры, возникшие позднее. Иными словами, М. Липовецкий пишет о наличии важных черт литературы определенной эпохи (здесь он, как и М. М. Бахтин, говорит о древности происхождения, карнавальности и биполярности мениппеи), которые выразили себя в определенных жанрах. Однако некоторые произведения появляются на стыке уже образовавшихся жанров и, хотя могут быть причислены к ним, имеют свои отличительные особенности. Так, по мнению М. Липовецкого, мениппейная традиция особенно ярко выразила себя в прозе постмодернизма. В отличие от М. Бахтина, он акцентирует внимание на обобщенности и размытости границ этого метажанра. По этой причине автор «Русского постмодернизма» склонен уходить от термина «метажанр мениппеи» к более общему «традиция мениппеи» 7 7 Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм. (Очерки исторической поэтики): Монография / Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 1997. 317 с. . Влияние данной традиции, с точки зрения литературоведа, может быть выявлено едва ли не в любом произведении русской литературы постмодернизма, в т.ч. в произведениях М. А. Булгакова, Вен. Ерофеева, В. Г. Сорокина, А. Соколова и др. Однако, если Бахтин исследует мениппею и отмечает ее принадлежность к новейшей литературе, то М. Липовецкий, наоборот, пытаясь выявить векторы развития поставангардистской литературы, отмечает ее увлеченность мениппейной традицией. В статье «Диапазон «промежутка» 8 8 Липовецкий М. Диапазон «промежутка»: (эстетические течения в литературе 60-х годов) // ОНС: Обществ. науки и современность. – N 1. – С. 51—57. М. Липовецкий называет мениппею «старшим жанром» по отношению к литературе авангардизма, отмечая так называемую «мениппейность» русского поставангарда. Кроме того, он акцентирует такие черты мениппеи, которые роднят ее с данной литературой: диалогический подход автора и героя к самим себе, комическая релятивность миропонимания, сочетающаяся с исключительным философским универсализмом, сопоставимым с художественной культурологией «другой» литературы. Как мы видим, все эти признаки дублируют вышеописанные черты мениппеи в теории М. Бахтина. При этом особое внимание М. Липовецкий уделяет мениппейному «испытанию идей», которое становится основополагающим методом организации художественного пространства в поставангардистской литературе, т. к. литературы этого периода ищут ответы на вечные вопросы бытия в условиях полной свободы сознания и стертых границ реальности.

Мексиканский писатель Хуан Рульфо до сих пор остается малоизвестным и, соответственно, малоизученным в Европе, хотя его роман «Педро Парамо», об особенностях которого пойдет речь в данной главе, писатель Г. Г. Маркес назвал бриллиантом мексиканской и, шире, всей испаноязычной литературы.

В испаноязычном литературоведении имя Хуана Рульфо прочно связано с явлением «магического реализма», который стал визитной карточкой литературы континента в 20 веке. Но хотя только ленивый сегодня не упоминает тему магического реализма относительно латиноамериканской литературы, мало кто связывает это, в общем-то, весьма расплывчатое и абстрактное понятие с жанроведением, не проводит параллели между природой и историей жанра и творимой им картины мира. Даже в российском литературоведении мы находим очень немного исследований на данную тему, латиноамериканские же исследования полностью ее игнорируют. Для того чтобы конкретизировать понятие «магический реализм», мы обратимся к его жанровой природе, которая имеет четко выраженную мениппейную основу.

Роман Хуана Рульфо «Педро Парамо», который является объектом данного исследования, является наиболее благодатным материалом для этой работы, т.к. он являет собой уникальное сочетание признаков классической мениппеи, трансформируемой в соответствии с латиноамериканским образом мира, и индейской мифологии.

Повторюсь, что хотя Хуан Рульфо получил Нобелевскую премию по литературе за роман «Педро Парамо», широкой публике роман практически неизвестен, поэтому, прежде чем приступить к детальному анализу, необходимо краткое пересказать основное содержание произведения.

Роман состоит из 70 фрагментов. Мать главного героя Хуана Пресиадо перед смертью берет с него обещание найти ее мужа и его отца Педро Парамо и забрать у него то, что должно было принадлежать им по праву. Выполняя ее волю, Хуан Пресиадо отправляется в маленький городишко Комалу, где по сведениям и должен проживать Педро Парамо. Однако уже первые встреченные им люди (погонщик ослов Абундио и старуха Эдувихес) сообщают ему, что его отец давно мертв, равно как и они сами. Все еще не веря до конца в происходящее, Хуан Пресиадо ищет других жителей городка, пытаясь понять суть того, с чем он столкнулся. Жители внезапно появляются, исчезают; Хуана преследует многоголосый шепот, рассказывающий истории, сюжеты которых подчас повествуют об одних и тех же событиях, раскрывая характеры жителей и прожитые ими жизни с разных точек зрения.