Владимир Леонов - «Искал не злата, не честей». Том 1

«Прятаться за чужой широкой спиной! Прибегать к крючкотворству! Слава богу, у нег есть еще пара крепки рук, а после его удара остается только «бежать за духовником, потом что врачу тут уж делать нечего ».

В его природе было что – то особенное, ему одному свойственное, что – то гордое и таинственное, сильное и подлинное, без которых жизнь скучна и однообразна. В нем гордость, некогда присущая человеку, не уступила место унижению, и для него истина была не на стороне государство и палача. А без этой веры бытие личности и нации становится неестественным и невыносимым:

Я сокрушил бы жизнь, уродливый кумир,

И улетел в страну свободы, наслаждений,

В страну, где смерти нет, где нет предрассуждений.

Где мысль одна плывет в небесной чистоте…

« Меня влечет неведомая сила »: пушкинские строки, пушкинские мотивы, пушкинские образы и интонации – все сокрыто в глубине души; ум и талант, мощные инструменты создания его произведений; пушкинские парадигмы и литературные взгляды; мастер мелодичной лирики, «поэтизированной прозы» и «точной детали»:

Но тщетно предаюсь обманчивой мечте;

Мой ум упорствует, надежду презирает…

Ничтожество меня за гробом ожидает…

Образы поэта подчас удивительно смелы, лирически дерзновенны и иррациональны – не смысловое сообщение, а внушение настроения, когда чувство абсолютно гнет логику:

В одну телегу впрячь не можно

Коня и трепетную лань. —

В проекции на судьбу Пушкина символично, что смерть его связана с Черной речкой («Черный гость» – Моцарт и Сальери). Потоки империи и судьбы накрыли Пушкина земляной шинелью.

Тридцать семь лет- роковое пушкинское число. Пушкинско суеверие, мистическое и трагически сбывшееся… Концепт веры в судьбу и неожиданных формах ее проявления стал для поэта не эпизодическим бурлеском, а феноменом его мироощущения и в некоторой степени заданным условием звездного творчества.

Находясь в Риме в момент смерти Пушкина, Гоголь пишет М. П. Погодину: «Моя утрата всех больше… Моя жизнь, мое высшее наслаждение умерло с ним… Когда я творил, я видел перед собою только Пушкина. Ничто мне были все толки, я плевал на презренную чернь, известную под именем публики; мне дорого было его вечное и непреложное слово» (Н. В. Гоголь – М. П. Погодину. 30/18 марта 1837 года).

Он отверг мишуру внешней пышности и празднества, как сделал это однажды Рафаэль, полюбив простую дочь булочника Форнарине: «…моя преданность и любовь, а не какие-либо другие соображения». И поэт Н. А. Некрасов, полюбивший простую крестьянку Феклу: «…и ласку милой воспевать».

Он уподобил свой образ Великим непревзойденным шедеврам Вселенной:

– Александру Македонскому, готовому потерпеть поражение, чем красть ее.

– Юлию Цезарю, бросившему вызов жизненной буре, сказавшему своей судьбе: «Ничего не бойся, ты везешь Цезаря ».

– Августу Октавиану, гордившемуся тем, что он больше личности, чем должность.

– Великому Петру I, вернее желающего уступить богатства, чем навсегда потерять честь.

– Безудержному Ахиллу, выбравшему смиренно судьбу быть поденщиком на земле у бедного крестьянина, чем царем среди мертвых.

– Эпическому Геркулесу, охотнее согласившему прясть пряжу у ног Омфалы, чем отказаться от своего предназначения.

– Апостолу Петру, единственному из двенадцати, рискнувшему выйти из лодки в штормовое море и совершить невозможное – сделать несколько шагов по волнующей водной стихии.

– Светлячку Фигаро, расположенного смеяться своей нищете, но никогда не робеть перед властью и богатыми, не продавать человеческое достоинство.

И получил Пушкин звание своей жизни как «Мастерская мира» …: «Каков человек сам по себе и что он в себе имеет, короче говоря, личность и ее достоинства – вот единственное условие его счастья и благоденствия» — А. Шопенгауэр

Вот как писал М. Горький: «Пушкин до того удивил меня простотой и музыкой стиха, что долгое время проза казалась мне неестественной и читать ее было неловко. Пролог к «Руслану» напоминал мне лучшие сказки бабушки, чудесно сжав их в одну. А некоторые строки изумляли меня своей чеканной правдой.

Там, на неведомых дорожках,

Следы невиданных зверей

– мысленно повторял я чудесные строки и видел эти, очень знакомые мне, едва заметные тропы, видел таинственные следы, которыми примята трава, еще не стряхнувшая капель росы, тяжелых, как ртуть. Полнозвучные строки стихов запоминались удивительно легко, украшая празднично все, о чем говорили они; это делало меня счастливым, жизнь мою – легкой и приятной, стихи звучали, как благовест новой жизни».

Книга посвящена бесконечным исканиям, взлетам и падениям Великого мирянина, вечной трагедии человека, трагедии человеческой души, распятой между небом и землей. Ибо было еще в Библии сказано: « Дух веет, где хочет », а спустя 70 лет после трагической гибели Пушкина орфический поэт России восславил жажду бессмертия:

Все ночи и дни наплывают на нас.

Перед смертью, в торжественный час.

– А. Блок, 1908

В Пушкине – общая человеческая история, общечеловеческая, вневременная история, будто мы невольно стали пассажирами на плоту «Медузы». В нем – всечеловеческий ход истории: вера, покаяние и распятие в конце пути (Черная речка как мета жизненной Голгофы):

Смешон глас правды благородный,

Напрасен опыт вековой.

Вы правы, мудрые народы,

К чему свободы вольный клич!

Он собрал в образе России красоту и полноту мира, лирическую тектонику формы, где свет и тьма плавно перетекают друг в друга в бескрайнем пространстве, закольцованные по законам перспективы.

Древний Рим словами Горация считал так: « Для смертных нет ничего недоступного».

А про человека, дерзнувшего стать умным и гордым, говорил: «Цезарь по ту сторону Рубикона».

Родившийся в век элегический, Пушкин, перешедший «все страстное земное», весь цветущий, чувственный мир – мир зримый, вешний, эпикурейский пестрый мир удовольствий и наслаждений, – славит этот общий «Праздник жизни»:

« Усовершенствуя плоды высоких дум,

Иди, куда влечет тебя свободный ум».

Картежник, буян, мот и повеса, кто « бранился с царями и не мог ни с кем ужиться», увидевший в кучерявом пятнадцатилетнем отроке Золотой век русской поэзии, кратко, но просто и незатейливо, выразил суть будущей пушкинской лиры: « Счастье нам прямое Жить с нашей совестью в покое» . И добавил (в парафразе под Пушкина): «Ум и сердце человечье были гением его ».