Н. Воронцова-Юрьева - Другой «Идиот»: истинный и правдивый, печальный и фантастический. Книга 1. Князь Мышкин: Крест и Голова

А между тем Достоевский постоянно прикладывает образ Мышкина не только к «рыцарю бедному», мощному визуальному рефрену, красной нитью сшивающему весь роман в единое целое, но также и к контуру самого Пушкина! И это относится к любому появлению Пушкина в тексте.

Ну, например. У Пушкина была дуэль? Была. Вот и у Мышкина тоже намечается дуэль. А чтобы такое совпадение не показалось случайным, Достоевский обе эти дуэли объединяет в единое целое – заставляя Мышкина рассуждать про дуэль Пушкина, и делать это накануне своей собственной предполагаемой дуэли. Вот этот диалог князя с Аглаей:

– На дуэлях, должно быть, редко попадают.

– Как редко? Пушкина же убили.

– Это, может быть, случайно.

– Совсем не случайно; была дуэль на смерть, его и убили.

– Пуля попала так низко, что, верно, Дантес целил куда-нибудь выше, в грудь или в голову; а так, как она попала, никто не целит, стало быть, скорее всего пуля попала в Пушкина случайно, уже с промаха. Мне это компетентные люди говорили.

Кем были эти компетентные люди , с которыми Мышкин обсуждает смерть Пушкина? Это еще один важнейший вопрос, который достоеведами также никогда не поднимался, однако ответ на который является тем самым зашифрованным смыслом романа. Мы этот вопрос обсудим позже, а сейчас другом.

Еще одно очевидное намеренное притягивание Мышкина к Пушкину – это внезапный, неуместный и даже нелепый вопрос Аглаи про камер-юнкера в тот момент, когда она вынудила Мышкина посвататься за нее, а потом все обернула в шутку:

– <���…> Полагаете вы быть камер-юнкером?

– Камер-юнкером? Я никак этого не воображал, но…

Но тут не утерпели обе сестры и прыснули со смеху.

Как известно, именно Пушкин был камер-юнкером. И нет сомнений, что этот мышкинский камер-юнкер (повторенный здесь дважды!) является прямым указанием на Пушкина.

Бросается в глаза и тот факт, что Мышкин говорит о Пушкине практически не переставая – с Аглаей, с Рогожиным, с гостями на своих собственных смотринах; говорит про пушкинскую дуэль, про его стихи, про его раны и смерть. Такое ощущение, что Мышкин буквально тянется к Пушкину – как если бы «рыцарь бедный» тянулся к своему художественному отцу.

Не буду томить. Раскрою тайну Мышкина сразу. Итак, «стало быть, „рыцарь-то бедный“ существует и непременно есть», – говорит Коля Иволгин и добавляет: «Если бы только не Аделаида Ивановна, так все бы мы давно уж знали, кто такой „рыцарь бедный“».

Это двусмысленное выражение относится к категории авторских подсказок. Мы ведь и без согласия Аделаиды Ивановны прекрасно знаем, кто такой «рыцарь бедный» – это Мышкин. Мы также прекрасно знаем (заново об этом узнав), что пушкинский «рыцарь бедный» – это еще и тамплиер. И что Пушкин, написавший стихотворение про рыцаря-тамплиера, был масоном и выходцем из масонской среды. И что масоны считали себя историческими и духовными преемниками тамплиеров.

Так вот. Просчитав всю эту логическую цепочку, мы и найдем разгадку к мучительной тайне образа Мышкина! Итак, смотрим на цепочку и находим ответ: 1) создателем «рыцаря бедного» был масон Пушкин; 2) «рыцарь бедный» – это тамплиер; 3) в романе пушкинский «рыцарь бедный» – это Мышкин.

В соответствии с данной логической цепочкой аналогия очевидна: если «рыцарь бедный» Мышкин – это точно такой же тамплиер, что и в стихотворении Пушкина, то, стало быть, и создателями князя были точно такие же масоны! Создателей трое: отец князя, благодетель князя и доктор Шнейдер. Таким образом, Мышкин всю свою жизнь до возвращения в Россию провел исключительно в масонской среде. А это значит, что и сам князь Лев Николаевич Мышкин также являлся масоном!

Это и есть ответ на вопрос Николая Нейчева: «кто на самом деле князь Лев Николаевич Мышкин? « 20). Это и есть разгадка его образа. Мышкин – масон. Потомственный и убежденный. Масон-фанатик с идеалами тамплиерства в душе.

Здесь остается добавить, что термин «масон» в романе звучит. Один-единственный раз и совсем неприметно, но мы его обязаны услышать. Это когда наивный Коля Иволгин рассказывает князю о неожиданной утренней встрече со своим отцом – генералом Иволгиным, только что укравшим у Лебедева деньги (курсив мой):

– …Встречаю вдруг генерала, <���…> так и накинулся на меня, как очнулся: <���…> «Это всё хорошо, говорит, но я, главное, шел, затем и встал, чтобы тебя предупредить: я имею основание предполагать, что при господине Фердыщенке нельзя всего говорить и… надо удерживаться». Понимаете, князь?

– Неужто? Впрочем… для нас всё равно.

– Да, без сомнения, всё равно, мы не масоны!

Пятнадцатилетний мальчик Коля еще пока действительно не масон. И масонов, как ошибочно думает Коля, в глаза не видел. Ведь масонство в России уже давно (с 1822 г.) официально запрещено. А раз запрещено, то и не существует. О том же, что кто-то из его взрослых знакомых, и даже из семьи может быть масоном и участвовать в подпольной масонской деятельности, Коле и в голову не приходит.

Во избежание ошибочного романтического очарования тамплиерским рыцарством, следует сказать об этом ордене несколько слов. Он был создан в 1118 году как военная католическая структура, но при этом всегда стремился к духовной, экономической и политической независимости от католичества. Что самое удивительное – некоторые римские папы с удовольствием шли тамплиерам навстречу и спокойно рубили сук, на котором сами же и сидели.

Активным продвиженцем сомнительных интересов тамплиеров был католический богослов и, судя по его делам, тайный заговорщик Бернар Клервоский (1090—1153 гг.), активно использующий для этого свои личные отношения с папским двором. Например, уже в 1139 году «булла папы Иннокентия II, бывшего монаха-цистерцианца из Клерво и протеже святого Бернара, дарует тамплиерам значительные привилегии: орден, находящийся под исключительной опекой Его Святейшества, может быть распущен только самим папой. Иными словами, впредь он становится независимым от любой власти – светской или церковной, принца, короля или прелата, политической или религиозной. Таким образом, орден Храма вполне мог стать в будущем международной автономной империей, государством, не отчитывающимся ни перед кем, кроме самого себя» 21).

А спустя еще шесть лет, в 1145 году, последовала другая булла (папы Евгения III) – «Militia Dei», «оповещавшая епископов о том, что тамплиеры отныне имеют право возводить часовни» 22).

Также благодаря странноватым папским указам тамплиеры получили право иметь свои собственные кладбища, служить свои мессы, вершить свои суды и принимать в орден отлученных от церкви. «Тамплиеры всегда боролись за освобождение от епископской власти. Равным образом, они постарались привлечь в свой орден отлученных от Церкви, готовые, в согласии со своим призванием, покрыть их грехи сиянием белого плаща» 23). Добавим сюда же беспрецедентную банкирскую деятельность ордена, а также право чеканить свою серебряную монету 24).