Татьяна Пономарева - Художественный мир новокрестьянской литературы

Предисловие к первому сборнику Клюева «Сосен перезвон» написал В. Брюсов. А. Блок, который переписывался с Клюевым в течение восьми лет, записал в дневнике 17 октября 1911 года: «Клюев – большое событие в моей осенней жизни» [2, 130]. В творчестве Клюева и в самой личности «олонецкого ведуна» (В. Дементьев) Блок увидел возможность преодоления той трагической разобщенности «двух станов» – народа и интеллигенции, которую он остро ощущал начиная с 1905 года, и единение двух ликов России – бунтарской и мистической, о которой он писал в стихотворении «Русь»: «Ты и во сне необычайна. / Твоей одежды не коснусь. / Дремлю – и за дремотой тайна, / И в тайне – ты почиешь, Русь».

В середине десятых Клюев становится для других поэтов «купницы» своеобразным «идеологом», духовным наставником. С ним переписываются Есенин и Ширяевец. «Апостол нежный Клюев/ Нас на руках носил», – напишет позже Есенин, в лирике которого в десятые годы встречается немало перекличек с поэзией старшего собрата. Со временем обнаруживается и несходство эстетических устремлений и социально-политических предпочтений, а дружба временами дает трещину. И все же за два дня до гибели С. Есенин скажет В. Эрлиху: «… Ссоримся мы с Клюевым при встречах кажинный раз. Люди мы разные. А не видеть его я не могу. Как он был моим учителем, так и останется. Люблю я его» [3, 96].

Русская идея, ориентация на крестьянскую культуру и фольклор, мифологический тип мышления и мифопоэтика, восприятие революции с «крестьянским уклоном» и разочарование в «не том», «определенном и нарочитом» социализме (С. Есенин) предопределили общность творчества «крестьянской купницы».

Новокрестьян объединяла верность природному бытию в противовес «железной» цивилизации, «Америке», которая надвигается «на сизоперую зарю, на часовню в бору, на зайца у стога, на избу-сказку…» (из письма Н. Клюева А. Ширяевцу от 15.11.1914 г.) [4, 224], любовь к «деревянной Руси», ее исконным ценностям, христианской вере, русской истории, воспринимаемой мистически и личностно, через семейную память. И корни своей поэтической родословной новокрестьяне связывали с архетипическим образом женщины – матери, «мудрой старухи».

Клюев неоднократно вспоминал и писал о матери Прасковье Дмитриевне, «песеннице» и «былинщице», памяти которой он посвятил цикл «Избяные песни». С. Клычков указывал в автобиографии, что «языком обязан лесной бабке Авдотье, речистой матке Фекле Алексеевне…» [5, 17]. С. Есенин вспоминал о бабке, которая водила его «по монастырям».

Родство с крестьянским миром обнаруживается и в акцентированной гордости новокрестьян своим социальным происхождением: «У меня отец крестьянин, / Ну, а я – крестьянский сын» (С. Есенин), снисходительном отношении к «столичной» публике и «городским» интеллигентам, и во внешнем облике: верность крестьянскому костюму у Н. Клюева (косоворотка, старообрядческий крест поверх нее, гетры, похожие на валенки у Есенина, маскарадная одежда на поэтических вечерах Есенина и Клюева в 1915 году в Петербурге.

В. Г. Базанов считал, что таким образом они «разыгрывали социальный водевиль с переодеванием», «превратили и свой образ жизни, и свою внешность в наглядное средство агитации», цель которой – утверждение самоценности крестьянского мира.[6, 106]. Базанов подчеркивает осознанность, демонстративность этого «водевиля». Но он не был самоцелью. В таком поведении новокрестьянских поэтов проявлялась «определенная литературная позиция» [6, 109]. Кроме того, «маскарадность, стилизованность, ряженость» являются приметой культуры начала XX века (символисты, футуристы, затем имажинисты и обэриуты).

Оппозиция «деревенских» и «городских» поэтов декларируется Клюевым даже в переписке с Блоком, который для олонецкого поэта был несомненным литературным авторитетом, «нечаянной радостью», как он обозначил его в инскрипте книги «Сосен перезвон», и вместе с тем Блок воспринимался им как городской интеллигент, которого он призывал к опрощению, уходу в народ.

При всей ориентации не только на народную словесность, но и на опыт литературы Серебряного века, при творческих перекличках с художниками той эпохи, новокрестьяне четко представляли и декларировали свою инакость. В 1915 году Н. Клюев пишет С. Есенину: «Ведь ты знаешь, что мы с тобой козлы в литературном огороде и только по милости нас терпят в нем и что в этом огороде есть немало ядовитых и колючих кактусов… <���…> Быть в траве зеленым, а на камне серым – вот наша с тобой программа, чтобы не погибнуть. <���…> Я холодею от воспоминания о тех унижениях и покровительственных ласках, которые я вынес от собачьей публики. <���…> Я помню, что жена Городецкого в одном собрании, где на все лады хвалили меня, выждав затишье в разговоре, закатила глаза и потом изрекла: “Да, хорошо быть крестьянином”…Видите ли – неважен дух твой, бессмертное в тебе, а интересно лишь то, что ты холуй и хам-смердяков, заговорил членораздельно…» [4, 236–237].

Те же мысли встречаем и у Есенина в письме к Ширяевцу: «Бог с ними, этими питерскими литераторами… Мы ведь скифы, приявшие глазами Андрея Рублева Византию и писания Козьмы Индикоплова [1] Косма Индикоплов – византийский купец VI века, автор богословского трактата «Христианская топография». с повернем наших бабок, что земля на трех китах стоит, а они все романцы, брат, все западники, им нужна Америка, а нам в Жигулях песня да костер Стеньки Разина» [7, 94].

Конфликт народа и интеллигенции раскрывается уже в первом сборнике Клюева «Сосен перезвон», о чем свидетельствуют стихотворения «Голос из народа», «Вы обещали нам сады» (с посвящением К. Бальмонту) и др. Оппозиция народ/интеллигенция переходит в сквозной конфликт традиционной культуры и современной урбанистической цивилизации. У Есенина в ранних стихах вообще не было образа города, его мир – это крестьянско-христианская Русь.

В новокрестьянской литературе отразился утопизм народного сознания, вера в осуществимость абсолютного идеала, убежденность в существовании «праведной земли», «иного царства», которое отличается от сегодняшнего несовершенного мира гармонией между человеком и природой, идиллическими социальными отношениями.

Влияние утопических идей и эсхатологических представлений усиливается в переломные исторические эпохи, в период социальных кризисов, что приводит к обострению протестных настроений и массовых народных выступлений. Сопричастность бунтарской России проявляется в новокрестьянской литературе в мотивах социального протеста. Жалобы на свою долю, горемычную судьбу, характерные для народнической поэзии, сменяются «новыми песнями»: