Владимир Алпатов - Волошинов, Бахтин и лингвистика

В противовес общей тенденции науки о языке второй половины XXIX в. и всего XXX в. Абаев включает в свою концепцию оценочный компонент. Однако оценки его двойственны. С одной стороны, «технизация языка оказывается… истинным благодеянием: она экономит обществу силы, она избавляет общество от непосильного труда вновь и вновь переделывать сверху донизу свою речь». [665]Но с другой стороны, «процесс технизации несет в себе… могучую унифицирующую тенденцию, которой живое семантическое сознание сопротивляется». [666]

Как справедливо отмечает Т. М. Николаева, идеология у Абае-ва сходна с тем, что теперь называют картинами!мира в языке. [667]Однако «творческий» период, когда «преобладают идеологически-созидательные процессы», переносится в основном в глубокую древность, а современность признается «периодом, когда преобладают процессы техническо-приспособительные». [668]Это, пожалуй, самое слабое место интересной концепции; здесь могли проявиться идеи В. фон Гумбольдта о двух периодах в истории языка: «развития» и «тонкого совершенствования». [669]Но влияли и идеи Марра: изучение языка как идеологии в значительной степени свелось у Абаева к пресловутой марровской «лингвистической палеонтологии», выявлению в современных и классических языках «реликтов первобытного мышления». Во второй статье, вероятно, отвечая на критику марристов, Абаев уже прямо приравнивал изучение идеологии и палеонтологию. [670]

Абаев игнорировал структурные концепции языка, лишь кратко во второй статье упомянув учение о фонеме как «яркую идею». [671]Но очевидно отнесение им всей сферы языка в смысле Соссюра к «технике». А «субьективные представления, настроения и ассоциации»—явления явно речевые. Что же касается образования новых слов и значений, то близкий к Соссюру А. Сеше позднее (1940) специально рассмотрел данный процесс, указав, что он перво-начально происходит в речи, а затем в случае принятия языковым коллективом переходит в язык. [672]Чем не технизация? Если отвлечься от уклона Абаева в «доисторию», то противопоставление техники и идеологии можно соотнести с противопоставлением языка и речи.

Абаев, как и другие лингвисты, примыкавшие к марристскому лагерю, специально не спорил со структурализмом: он понимался как часть «индоевропеистики» в широком смысле Марра (см. первую главу) наряду с младограмматизмом и другими течениями. Всю эту совокупность направлений Абаев характеризует как «науку о тех-низованных формах речи», [673]игнорирующую язык как идеологию. Много лет спустя он уже прямо критиковал структурализм за «односторонний… подход к языку в аспекте только коммуникативной техники». [674]

Попробуем сравнить изложенную концепцию с концепцией МФЯ. Общность здесь нельзя видеть лишь в пользовании словом «идеология», понимание которого как раз не идентично. Кстати, в поздней статье Абаев, подтвердив приверженность прежним идеям, отказался от термина «идеология», заменив его «общественным сознанием». [675]

Общее здесь – отвержение «абстрактного объективизма», сведения изучения языка к изучению «техники». «Субьективные, привходящие идеологические представления, настроения и ассоциации» признавалось необходимым учитывать и в МФЯ, хотя там подчеркивался их не «привходящий», а, наоборот, существенный характер.

Однако было и существенное различие. Идеология в МФЯ – понятие более широкое, включавшее в себя и часть «техники» Аба-ева. Концепции МФЯ чуждо разграничение «идеологии, выраженной в самом языке», и «идеологии, выраженной с помощью языка». Второй идеологии для нее не существует, идеология обязательно выражена «в самом языке». Из концепции Абаева естественно вытекает, что лингвистика занимается как «техникой», так и «идеологией, выраженной в самом языке», тогда как «идеология, выраженная с помощью языка», – предмет других наук. Если младограмматическая и структурная лингвистика, по классификации Абаева, изучают лишь «технику», то в МФЯ содержался призыв изучать только «идеологию». Изучение же «техники» в чистом виде, то есть соссюровского «языка» согласно МФЯ—изучение не реального объекта, а продукта рефлексии над высказываниями, имеющее лишь ограниченную ценность. Подход Абаева при уклоне в «доисторию» был реалистичнее.

Данные идеи получили развитие в статье, [676]где специально выявлялся «идеологический» компонент значений слов. Позже ученый нечасто высказывался на общие темы. Однако большой резонанс вызвала его статья [677]с критикой структурной лингвистики, по резкости напоминающей МФЯ. Ф. де Соссюру и Л. Ельмслеву противопоставлен В. фон Гумбольдт как лучшее из достигнутого «буржуазной» лингвистикой (его выделял Абаев и в 30-е гг.). Структурализм ученый трактовал как часть более широкого течения в культуре, сопоставляя с модернизмом в искусстве. Общее – «дегуманизация», «изгнание человека». Со структурализмом сопоставлены, например, идеи А. Роб-Грийе, призывавшего «к полному изгнанию человека из художественной ткани романа». [678]Такие оценки могут быть сопоставлены с идеями об «овеществлении слова» в современной западной культуре на последней странице МФЯ (380). «Лингвистический модернизм» понимается как изучение языка «в себе и для себя», в отрыве от говорящего на нем человека и от связей с мышлением. [679]Статья появилась в годы, когда структурализм в СССР достиг пика популярности (поэтому многие ее не приняли), но на Западе уже стал вытес-няться генеративизмом. Появление последнего Абаев даже заметил, [680]но ошибочно посчитал идеи Хомского просто разновидностью структурализма. В критической части статья имела схождения с МФЯ. Время возрождения внимания к этой книге уже приближалось.

Хочется также обратить внимание и на сходство идей МФЯ с идеями одного из влиятельных направлений японской лингвистики, совсем не известной в других странах.

Японская лингвистика со второй половины XIX в. испытала силь-ное влияние западной науки, в том числе с 20-х гг. XXX в. – и структурализма. В 1928 г. именно там появился первый изданный перевод «Курса» Соссюра на иностранный язык. Японскому структурализму (С. Хасимото и др.) была противопоставлена теория «языка как процесса», выдвинутая в книге «Основы японского языкознания». Ее автором был известный в Японии лингвист Токиэда (фамилия) Мотоки (имя; сохраняю порядок, принятый в Японии). Книга впервые вышла в 1941 г. и неоднократно переиздавалась (в 1973 г. появи-лось ее двадцать восьмое издание!). На русском языке отрывки из книги включены в хрестоматию «Языкознание в Японии». Довольно подробный пересказ данной концепции см. также в статье [Пашковский 1959].

В книге Токиэда резко осудил структурный подход к языку, отстаивая антропоцентризм. Основные объекты его критики—те же, что в МФЯ и «Отчете»: Ф. де Соссюр и Ш. Балли. Именно их работы имелись в японском переводе, а сам Токиэда заявлял о том, что не владеет западными языками. Однако, по мнению исследователя его концепции, в ней косвенно отразились идеи не издававшегося на японском языке В. фон Гумбольдта. [681]