Александр Ужанков - О специфике развития русской литературы XI – первой трети XVIII века: Стадии и формации

«Поучение» отдельно не переписывалось и не читалось. Сохранился его единственный экземпляр в составе Лаврентьевского летописного свода. Для самообличения и покаяния пред Высшим Судьею этого было вполне достаточно. Единожды начертанное Слово бесследно не исчезает.

О будущем же земном времени древнерусские книжники предпочитали не задумываться. [185]

То есть сквозь призму отношения к категории времени проступает проблема греховности человеческой жизни, проблема добра и зла, постоянно присутствующая в древнерусской литературе.

Литература Киевской Руси XI–XII веков очень плодовита в жанрообразовательном плане. Древняя Русь быстро усвоила жанровую систему, привнесенную переводной, прежде всего, церковной литературой (собственно, сам церковный Устав, Типикон, и предопределял их [186]), и стала формировать свою собственную. Конечно же, жанры церковной литературы занимали в древнерусской письменности этого периода ведущее место, однако заметно и значительное развитие жанров мирской литературы.

Уже «Повесть временных лет» не укладывалась в воспринятую Русью жанровую систему, поскольку, в отличие от византийских хроник, описывающих царствование одного правителя, представляла собой строгое описание истории событий по летам, отчего и получила наименование летописи.

Жанр княжеского жития, о котором уже говорилось выше, также сформировался на древнерусской почве. Вместе с жанром хожений (а в начале XII века появилось обстоятельное описание Святых мест Палестины и Иерусалима в «Житии и хожении игумена Даниила из Русской земли») они стоят на грани перехода от жанровой системы церковной словесности к жанровой системе литературы мирской.

В мирской литературе на протяжении многих столетий доминировала историческая тематика, а среди жанров – историческая повесть во многих своих разновидностях: воинской повести, историческом сказании, повести о княжеских преступлениях и другие. Некоторые из них входили в состав летописей, например, изумительная по мастерству описаний «Повесть об ослеплении Василька Теребовльского», помещенная в «Повесть временных лет» под 1099 г. Некоторые, как «Слово о полку Игореве», бытовали самостоятельно.

«Слово о полку Игореве» – самая крупная жемчужина древнерусской словесности. Окружающие его произведения только оттеняют его достоинства. «Слово» посвящено одному неудачному походу новгород-северского князя Игоря Святославича на половцев в апреле-мае 1185 года.

Сведения и описания этого похода попали и в Лаврентьевский, и в Ипатьевский летописные своды. Сравнивая их со «Словом», можно заметить существенные различия как в художественном воспроизведении событий, так и их толковании.

«Слово о полку Игореве» является шедевром средневековой словесности конца XII века. Эпиграфом к нему могли бы стать слова апостола Павла: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (1 посл.: 5.5), ибо повествуется в нем о Божьем наказании князя Игоря за гордыню и прощении его по смирении.

Время написания древнерусского произведения позволяет правильно определить его идею. Только ли «суть поэмы – призыв русских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищ», – как полагал Карл Маркс [187]и как вторят ему многие учебники?

Исходя из этого утверждения К. Маркса можно подумать, что русские князья уже знали или догадывались о будущем монголо-татарском нашествии, и они, а не автор, призывали самих себя к единению.

Обратимся к самому произведению.

При датировке «Слова о полку Игореве» исследователи исходили из посыла (по умолчанию), что «внутреннее время», т. е. «художественное время» произведения, неукоснительно совпадает со временем реальным, т. е. «внешним», когда работал сам автор. «Слово о полку Игореве», таким образом, воспринимали, чуть ли не как репортаж, во всяком случае, как произведение, написанное «по горячим следам»: или после бегства князя Игоря из плена (1185 г.), или после возвращения Владимира Игоревича с Кончаковной и ребенком (1188 г.) на Русь. Правда, высказывалось мнение, что «Слово» могло быть написано и немногим позднее, но еще при жизни основных участников похода – Святославичей Игоря и Всеволода, т. е. до 1196 г., года смерти Всеволода, умершего раньше брата, или же после смерти в 1198 г. Ярослава Черниговского, к которому «Слово» относилось явно недоброжелательно и т. д.. [188]

Как мне представляется, выявить время работы автора над произведением помогают авторские экскурсы за пределы 1185 года – «внутреннего» времени произведения – в современное ему «внешнее» время. Попросту говоря, необходимо определить круг событий, отразившихся в «Слове», но произошедших уже после похода Игоря Святославича в 1185 году.

Верхняя временная граница осведомленности автора выявляется довольно легко, уже в самом начале «Слова»: «Почнем же, братие, повесть сию от стараго Владимера до нынешняго Игоря…»

Поскольку герой «Слова» Игорь Святославич умер 29 декабря 1201 года, [189]то, стало быть, произведение написано до этой даты, ибо Игорь назван «нынешим» князем, т. е. еще живым.

А далее мы сталкиваемся с целым рядом художественных отражений событий, выходящих за рамки 1185 г.

Так, в диалоге Гзака и Кончака содержится явный намек на потерю половцами «сокольца и красной девицы», т. е. на возвращение из плена Владимира Игоревича и Кончаковны в 1188 г.

Во «сне Святослава», как его тонко интерпретировала Н. С. Демкова, чувствуется, что автор знает о смерти Киевского князя 27 июля 1194 г. Об этом говорят и авторские слова: «Того стараго Владимира нельзе бе пригвоздити къ горамъ Киевьскымъ: сего бо ныне сташа стязи Рюриковы, а друзии – Давидовы».

Рюрик Ростиславич стал киевским князем после смерти Святослава в июле 1194 г. и правил Русской землей со своим братом Давыдом по лето 1201 г. При жизни Святослава следовало бы говорить о другом дуумвирате – Рюрика и Святослава. [190]

Б А. Рыбаков обратил внимание как на датирующий признак на поход Всеволода Большое Гнездо в 1183 г. на Волгу во фразе: «Великый княже Всеволоде!.. Ты бо можеши Волгу веслы раскропити», но оставил без внимания ее продолжение, «а Дон шеломы выльяти». Поход Всеволода Суздальского на Дон состоялся в 1198 г. (Лавр. лет. 1199), возвратился он 6 июня в субботу.

Странной кажется фраза в конце «Слова»: «Игореви князю Бог путь кажет из земли Половецкой на землю Рускую, к отню злату столу». «Слово» заканчивается тем, что «Игорь едетъ по Боричеву къ Святей Богородици Пирогощей», но это – не «отчий престол».

По Ипатьевской летописи Игорь бежит в Путивль, где его ожидала жена, а затем в Новгород-Северский. Но и это – не «отчий престол».

Фраза станет понятной, если учесть основную идею произведения – наказание князя Игоря за гордыню и его прощение после покаяния. По смерти Ярослава Всеволодовича в 1198 г. Господь посылает Игорю, по его смирению, отцов Черниговский престол.