Людмила Кайда - Эссе: стилистический портрет

Личностное начало - не только литературная форма эссе, но и скрытая пружина повествования. Жизненные впечатления автора, пропущенные через сознание, оценки собственного опыта, внутренняя работа ума и явление индивидуального смысла прочитанного чужого текста способны сплести стройную мелодию повествования, хотя, если верить автору, «повествование подвластно всякому - возможно, потому, что оно заложено в самой природе языка». М. Бахтин называл это «включением слушателя (читателя, созерцателя) в систему (структуру) произведения» [98] Бахтин М.М. К методологии гуманитарных наук // Эстетика словесного творчества. Указ. изд. С. 388. . В равной мере наблюдения Доктороу о поиске приемов «метафорической» передачи смысла - это интерпретация теории М. Бахтина об ориентации слова на собеседника [99] Волошинов В. Марксизм и философия языка. Основные проблемы социологического метода в науке о языке. Л., 1930. С. 87-89. .

Со сдержанной иронией автор комментирует упрощенную модель писательского труда: «Если у вас есть существительные, глаголы и предлоги, есть подлежащие и дополнения, - будут и рассказы». Если бы все было так просто! А как же гениальное наблюдение

Л.Н. Толстого о «лабиринте сцепления», или учение В.В. Виноградова об «образе автора»? Автор - не собиратель существительных и глаголов, а сочинитель, мыслящий избирательно и творчески, познавший «искусство сочинителя».

«Нет сочинительства лучше того, что откровенно зовется сочинительством, - художественной литературы», - во имя этого пассажа, кажется, и написан весь текст. Доктороу никому не навязывает своего мнения - эссе не призвано убеждать. Он лишь размышляет: «Это (сочинительство. - Л.К.) древнейшая форма знания, но и самая современная тоже: если все сделано так, как надо, то разнообразные функции языка опять сплавляются в единое откровение, от которого захватывает дух. Будучи тотальной формой общения, это и важнейшая его форма. Она охватывает все».

Гимн сочинительству звучит как откровение ума, как мысль, направленная «на чужие мысли» (М. Бахтин), оформившаяся в новый текст: «Ценнейшее средство и орудие выживания, литература несет в себе мудрость», избавляющую от отчаяния, дозирует страдания. Она говорит: чтобы и дальше существовать, мы должны вплести свою жизнь, самих себя в наши сказания».

Биографическое «я» эссеиста как неотъемлемый элемент жанра совместило здесь в себе два лица: автора и слушателя. Это композиционно-речевое своеобразие было присуще еще многим эссе Монтеня: он представал перед читателем в ипостасях наследника культуры прошлых эпох и творца культуры своего времени [100] См.: Зыкова Е.П. Опыты М. Монтеня и проблема зарождения жанра эссе // НДВШ. 1980. № 14. С. 21. . Проблема вымысла, попав в эссеистическое поле, обращена то в глубь собственных мыслей автора, то отдана на осмысление читателю.

Если воспользоваться советом и взглянуть на это эссе со стороны («отойти на шаг и рассмотреть эссе в целом, а не отдельные его части» [101] Райнкинг Дж. Э., Харт Э.У., фон дер Остен Р. Композиция: Шестнадцать уроков для начинающих авторов. М.: Флинта: Наука, 2005. С. 72. ), что полностью соответствует нашему подходу к композиционному анализу текста по методике декодирования, то все, что кажется разрозненным, вдруг проявляется, как на разноцветном мозаичном панно, в полной гармонии.

Эссе, полагают ученые, является идеальной формой воплощения авторской субъективности, в которой весь подбор аргументов, как мы убедились на примере эссе Э.Л. Доктороу, подчинен раскрытию его идеи в свободной модели сцепления. Гармония текста покоится на гармонии мыслей, связанных индивидуальным выбором. А скрепляет это композиционно-речевое единство заголовок, сам по себе требующий расшифровки для понимания авторского замысла.

Композиционный конструктивизм рассказа Л.Н. Толстого «После бала» основан на авторском приеме философско-художественного осмысления одного социально-нравственного явления. Это не эссе в общепринятом представлении, но очень близко к нему по всем признакам жанра. И, в первую очередь, по игре ума в подтексте, которая создает неповторимое эссеистическое «я».

Начнем с заголовка. Странное, непривычное для русской литературы того времени название - «После бала». Известно, что и сам Л.Н. Толстой долго колебался в выборе. Варианты были разные. Но он их отбрасывал. Любопытно, а какие варианты заглавия (они известны из литературоведения) Толстой отверг сам? И почему? Попытаюсь предположить. Итак, «Рассказ о бале и сквозь строй». Обнаженная идея? «Дочь и отец». Смещение акцента на плохую наследственность? «Отец и дочь». Чересчур лобовое обвинение отца за несостоявшуюся любовь дочери? «А вы говорите.» Это последняя фраза рассказа. Может быть, в ней звучит укор за несогласие с позицией героя?

Трудно, конечно, что-либо утверждать, но что Толстой испытывал немалые сомнения до того момента, как остановился на «После бала», очевидно. Думаю, потому, что оно подсказывает читателю координаты поиска ответа на главный вопрос, интересовавший автора: случай или среда изменили человеческую жизнь?

Внешне фабула выглядит достаточно просто. Иван Васильевич, герой рассказа, в кругу друзей вспоминает случай из собственной жизни: искренняя юношеская влюбленность его резко оборвалась после того, как он стал невольным свидетелем экзекуции, которой командовал отец девушки. Вот герой и размышляет, кто виноват в крушении судьбы - среда или случай. По сути - рассуждает сам автор.

Сюжет, оказывается, имеет под собой документальную основу, «подкроенную» под любовную историю. В публицистической статье «Николай Палкин», автором которой был сам Л.Н. Толстой, упоминается знакомый «командир», который накануне с красавицей-дочерью танцевал мазурку на балу и уехал раньше, чтобы назавтра рано утром распорядиться «наказанием» бежавшего солдата-татарина. Распорядился - солдата засекли до смерти.

В художественной ткани «После бала» этот факт обретает новую жизнь. Но в творчестве Л.Н. Толстого разрушающее воздействие среды и противодействие личности - тема вовсе не случайная. В своих публицистических статьях Толстой называет «убийцами» всех, кто причастен к правительственному насилию. Позиция его активная и бескомпромиссная: он ощущает себя не созерцателем, а участником событий, с которыми связано крушение веры народа в непогрешимость авторитета власти. Его занимает «диалектика души», точнее

духовный слом через психологический анализ.

Но поймет ли этот замысел читатель? Как сделать, чтобы понял или хотя бы приблизился к пониманию авторской идеи? Композиционный анализ, проведенный по методике декодирования, - один из возможных путей. Знание законов жанра и текста, композиции и функционирования ее элементов, лингвистических средств и приемов - вот филологические составляющие для такого анализа. После него мы и приходим к выводу о том, что это рассказ с философско-эссеистическими размышлениями.