Людмила Кайда - Эссе: стилистический портрет

В зачине - оценка состояния испанского общества с позиций автора, социалиста по политическим убеждениям: «Мы живем в условиях рыночной экономики, или, иными словами, в капиталистической стране, где, как и положено, несколько сотен людей, которые благодаря успеху своих предприятий, или, что гораздо чаще, потому что унаследовали их, купаются в миллионах». За констатацией факта следует расшифровка («иными словами»), сначала в стиле, принятом в буржуазной печати («как и положено»), затем - в собственно-авторской интерпретации («что гораздо чаще»). Соединение двух речевых планов в одной фразе является лингвистической основой иронического подтекста, который проходит через весь текст. Каждая фраза имеет две семантические проекции: «Такие состояния приумножаются почти сами собой - на этом уровне надо быть подлинным ослом, чтобы разориться, - и потому немало знаменитых семей, которые издавна командуют в экономическом и финансовом мире». С одной стороны, объективный факт (состояния приумножаются в условиях капиталистической рыночной экономики), с другой - резкая, фамильярная по форме, субъективная авторская оценка ситуации («на этом уровне надо быть подлинным ослом, чтобы разориться»). И как примирение двух позиций - логический вывод о существовании знаменитых семей, которые в этих условиях традиционно находятся у власти в экономическом и финансовом мире.

Скрытая ирония намертво скрепляет все фрагменты текста, создавая общий фон. На этом фоне парадоксальным выглядит и реальный факт из жизни самого автора, и его реакция на происшедшее, и обращение «к праправнуку», которому объясняет причину отсутствия состояния. И даже такие понятия, как «капитал» и «труд», приобретают парадоксально-оценочный смысл в контексте «наивного» вопроса о том, «кто такой был Маркс»:

«Когда какой-нибудь праправнук будет однажды утром развлекаться семейными бумагами, он увидит эту статью и поймет, что несмотря на то, что можно было бы заключить из некоторых сообщений, не расточительство оставило его без большого наследства, а сам факт, что никогда такового не было. Таким образом, любимый праправнук, ты должен будешь доказать, как твои предки, что нет другого такого капитала, как труд. Разве не сказал еще Маркс, что труд - единственная подлинная ценность? Кто такой был Маркс? Прости, дорогой, я забыл, что сейчас иные времена. После нынешнего долгого века правительства социалистов естественно, что ты не можешь этого знать».

Кроме эссеистики, блуждающей между художественной и нехудожественной словесностью, в испанской журнально-газетной публицистике присутствует и тип текста, тяготеющий к эссе, за краткость, насыщенную афористичность и философскую составляющую суждений. Его можно условно назвать «экспресс-эссе». Для примера - эссе Мануэля Васкеса Монтальбана «50 %». Всего три больших абзаца, но это, безусловно, завершенная философская миниатюра о том, «могут ли американцы уйти из Испании на 50 %» (речь о выводе военных баз. - Л.К.). Этот-то вариант, который «наконец-то испанское правительство уяснило себе.», также доводится до парадокса авторскими рассуждениями. «Предполагаю, если моя математика меня не обманывает, что одна половина этого солдата, расквартированного в Испании, все же уходит, зато другая остается. Чтобы избежать ненужного членовредительства, было бы чрезвычайно подходяще предполагать, что число этих уходящих вояк, считая от талии вверх, полностью совпало с числом уходящих от талии вниз».

В «экспресс-эссе» еще больше сокращена философская дистанция анализа, сужена временная плоскость (событие, явление осмысляется в основном в настоящем времени). Однако, несмотря на это, в нем сохранены многие черты, характерные для эссе.

Американская газетная эссеистика отличается от европейской своей категорической подчиненностью открытой функции убеждения. Размышления и авторское «я» по своему лингвистическому рисунку имеют мало общего с абстрактным философствованием и игрой мысли. Коммуникативная цель просматривается четко, и весь лингвистический механизм направлен на воздействие на читателя. По крайней мере, таковы эссе на страницах «Нью- Йорк Таймс» за последнее время: М. Уайнс «Этично ли платить бедным за интервью?» (4 сентября 2006); Г. Требей «Красота как система оценок» (25 сентября 2006); Д. Олтман «Угрожает ли Америке банкротство?» (7 августа 2006) и т. д.

Проследим, как функционирует лингвистический механизм убеждения в тексте М. Уайнса «Этично ли платить бедным за интервью?». Конфликт строится на несовпадении личного мнения журналиста с общепринятым взглядом на профессию. Так, «в качественной журналистике платить за информацию считается страшным грехом, поскольку источник, согласный говорить только за деньги, ненадежен». Журналист задает по этому поводу пятнадцать (?!) риторических вопросов (включая заголовок), желая доказать, что нельзя решать эту проблему однозначно.

Во всех риторических вопросах есть два семантических центра - «я», «мы» (журналист, журналист и его жена) и «они» (нищие из столицы Замбии Лусаки, болеющая диабетом женщина из Санкт-Петербурга, стайка нищих детей из Молдавии, больной СПИДом мальчик и т. д.). «Но что же делать, когда..?»; «Правильно ли выслушать ее (девочку, просящую денег на лекарство больному брату. - Л.К.) и уйти?..»; «Отличаются ли эти ситуации от интервью с вашингтонским политологом за обедом, оплаченным редакцией?»; «Если отличаются, то что этичнее?» и т. д. Риторический накал ситуаций получает неожиданно простое разрешение: «Мое правило просто: никогда не даю денег за интервью сразу, даже если очевидно, что человек нуждается»; «Если меня растрогает беда конкретного человека, иногда предлагаю помощь после интервью и говорю себе, что не могу помочь всем соседям и друзьям этого человека». И вывод, во имя которого, собственно, и написан материал: «Правило не универсально. Но это лучше, чем ничего. Как говорится, пусть хоть одна свечка горит. Но трудно сознавать, что почти всегда горит именно одна свечка, причем там, где нужны большие костры».

Текст опубликован под рубрикой «эссе». Как раз тот случай, когда автор пишет о конкретных ситуациях, оценивает свое поведение как этическое (вопреки существующим правилам), однако не возвышая личное мнение до философского обобщения. «Услышать, рассказать и помочь должен журналист», - сказано убедительно, внушительно. Расчет на эффект убеждения делает это эссе равным публицистической статье.

«Быть и казаться» - почти гамлетовский вопрос - стоит в центре авторских раздумий в эссе Г. Требея «Красота как система оценок». «Модели не считают себя тощими», «Актеры не думают, что красивы», «А М. Бартон .хотела бы быть Мерил Стрип»... Проблемы, волнующие автора, решаются субъективно, хотя он сам признается: «Не может быть, чтобы только я думал, как некрасивы стали модели». На конкретный вопрос («Как оценить саму себя в единицах красоты?») он дает ответ в форме столкновения двух мнений - своего и «одного из самых популярных в отрасли кастинг-директоров» Джеймса Скалли. «Не могут представить себе, чтобы какая-нибудь женщина, посмотрев на этих девиц, захотела выглядеть, как они», - говорит г-н Скалли.