Г. Коган - Ф.М.Достоевский. Новые материалы и исследования

В тех случаях, когда собранные при первоначальном дознании факты представляли юридические основания к раскрытию причин бывших здесь пожаров или к обличению лиц, подозреваемых в поджигательстве, комиссия производила формальное следствие и следственные дела по окончании представляла ко мне на рассмотрение <���…>

В настоящее время следственная комиссия закончила свои действия и из донесения председателя оной генерал-адъютанта Ланского оказывается, что бывшие в С.-Петербурге в мае и июне сего года пожары, по убеждению комиссии, основанному на имевшихся в виду ее данных, происходили большею частию от поджогов. Определить безошибочно побуждения и цели, руководившие поджигателями в их преступных действиях, по мнению следственной комиссии, весьма затруднительно, тем не менее с некоторою достоверностью можно полагать, что в числе поджогов были и такие, которые произведены исключительно с целью расхитить имущество во время пожара, или воспользоваться страховою премиею, превышающею стоимость застрахованных вещей. Допустить существование других побуждений возможно только на том основании, что некоторые из лиц, подвергшихся обвинению в поджигательстве, по своему званию и общественному положению не могут не быть изъяты от подозрения в преступно-корыстных целях. К убеждению в справедливости такого предположения служит распространение злонамеренных идей в рассеиваемых прокламациях и в особенности в известной под заглавием "Молодая Россия". Ввиду такого брожения умов есть повод полагать, что некоторые из бывших пожаров имели связь с заблуждениями людей, стремящихся к осуществлению своих преступных целей.

Впрочем, действительные причины злоумышленных поджогов могли бы быть определены с полною достоверностью лишь в том случае, когда бы преступники были обнаружены и, сознавшись в своем преступлении, объявили о целях, руководивших ими при совершении поджигательств. Между тем почти все арестованные по подозрению в поджогах, несмотря на старание следственной комиссии привести их к чистосердечному сознанию, упорно запирались при допросах в возникшем против них обвинении и изобличить их в том не представлялось никакой возможности по неимению в виду фактов. Вообще комиссия при производстве исследования о причине бывших здесь пожаров и при собрании доказательств для улик лиц, обвинявшихся в поджигательстве, постоянно встречала препятствия к достижению своей цели по недостатку необходимых для того данных и в особенности свидетельских показаний " [99].

Итак, арестованные освобождены, поскольку невиновны, суду преданы лишь учитель Викторов, спьяну пытавшийся поджечь школу в Луге [100], и " опасный преступник " 12-летний солдатский сын Ненастьев. О таких " результатах " можно было келейно сообщить царю, но публиковать их к всеобщему сведению, конечно, было невозможно, а потому правительство молчало.

Власти молчат, а реакционное и перепуганное умеренно-либеральное " обществ о" продолжает обвинять в поджогах левых. Об этом пишут не только историк А. А. Куник Погодину [101]и Тютчев жене [102], но и Тургенев Анненкову [103]и Кавелин Спасовичу [104]. Обвиняя революционные круги, все они оправдывают наступившую реакцию, большинство требует репрессий [105]. В этих письмах опять-таки чувствуется влияние газетных статей.

К известным уже ранее письмам-откликам на пожары мы добавляем еще два, публикуемые ниже: Ивана Аксакова к Самарину и Аркадия Россета к Валуеву. По вопросу о виновниках они одного мнения, расходятся лишь в тактике, которой должно придерживаться правительство. Один требует гласности, дающей возможность бороться с левыми, другой — репрессий. Второе письмо представляет особый интерес, поскольку, как мы увидим далее, Валуев не только учел высказывания Россета в своих дальнейших действиях, но мысли и отдельные фразы использовал в ряде своих распоряжений и даже в докладах царю. Это неизвестное нам ранее письмо показывает, как Валуев прислушивался к мнению правых кругов и в соответствии с ним поворачивал свой административный рычаг.

12-13 июля 1862 г. Аксаков в огромном письме, извлечения из которого мы приводим, писал Самарину:

" …Посылаю тебе "Молодую Россию" и еще другие две прокламации. Последние обе совершенно бледнеют в сравнении с первой! "Молодая Россия", к несчастью, была довольно сильно распространена в столицах, и едва ли есть в Москве лавочник, который бы не слыхал или не прочел ее. Эта прокламация (еще до пожаров) наполнила народ ужасом, в точном смысле слова. Я это знаю от людей наших, слышавших о ней в трактире, от полотеров, натирающих полы у нас в доме, и проч. Она заподозрила еще сильнее в глазах народа грамоту, науку, просвещение — дары, исходящие из наших, господских рук. Прибавь к этому слухи о заговорах на жизнь царя, создавшие целые легенды. Полотер, например, рассказывал у нас в доме людям, как царь делал смотр в Петербурге солдатам после того, как открыт был заговор, и объявил им, т. е. нижним чинам и унтер-офицерам, что он надеется на них, а не на офицеров, потому что "вы (солдаты) веруете в бога, так же как и я верую, а офицеры не веруют". То же самое деление на верующих и неверующих применяет народ к себе и к "господам" <���…> Народ, разумеется, не понял прокламации, но разобрал в ней только то, что она проповедует безбожие, неуважение "к отцу и матери", брак не вменяет ни во что и хочет зарезать царское семейство <���…> Положение публицистов теперь очень щекотливо. Писать правду нет возможности: это значило бы указывать пальцем раздраженному народу на сословие и без того сильно им заподозренное — сословие ученых и учащихся. Мне говорили люди, заслуживающие доверия, что правительство затрудняется в оглашении следствия именно потому, что главными виноватыми в поджогах оказываются — студенты Медико-хирургической академии и учитель уездного училища. Впрочем, студенты, кажется, не сознаются. Тургенев рассказывал мне (он был на пожаре Щукина двора) — он слышал собственными ушами, как самый простой серый мужик кричал: это профессора поджигают. "Профессора, студенты" — эти слова стали уже знакомы народу! И немудрено. Студенты своими демонстрациями в Москве и Петербурге отрекомендовались народу с самой невыгодной стороны: он тогда познакомился с ними.

Разумеется, целая партия в Петербурге и в журналистике упорно отрицает существование политического характера в поджогах и даже самые поджоги, но я думаю, что никто, по совести, этого не думает, а считает нужным так говорить, чтобы удержать правительство от реакции. Но это маневр ошибочный: самое лучшее требовать гласности суда над обвиняемыми и полнейшей свободы печати. Не знаю, что докажет следствие, но что поджог, как средство, возможен в принципе и истекает логически из учения "Молодой России" — это вполне доказывается самою этою прокламацией). Кажется, ты получаешь "Русское слово". Прочти в майской книжке (последней) статью о французской революции какого-то Попова. Это оправдание террора и возведение террора в учение, в принцип! Разумеется, я не думаю, чтобы "Современник" и "Русское слово" были в связи с авторами прокламации и с поджигателями, — но что последние суть их законнорожденные духовные детища, хотя и не желаемые, в этом нет сомнения. Также нет сомнения и в том, что при свободе книгопечатания эти детища были бы убиты в самом зародыше <���…> Конечно, лучшей услуги оказать правительству нельзя было, какую оказали эти господа — "Молодая Россия". Действительно, народ еще теснее сблизился с царем, и не только с царем, но и с петербургским правительством. Недоверие к образованному сословию возросло еще более. А правительство бестолковым запрещением журналов и закрытием всех воскресных школ еще более утвердило народ в этом недоверии " [107].