Вера Харченко - О языке, достойном человека: учебное пособие

А бывает ли так, что родной язык становится врагом? Есть две плоскости ответа на этот вопрос.

Первая плоскость – наказание за бездумное словоупотребление. « Девки, мы так ржали!», «Куда вы, лошади, я тоже пожрать хочу! ». Приведем также пример из материалов кандидатской диссертации К.В. Шилихиной (Воронеж, 2000), посвященной лингвистике замечаний. Мужчина женщине в общественном транспорте: «Что вы как кобра гремучая, клюв раскрыли и спите?»

Бездумное, безответственное словоупотребление портит не только устное, но и напечатанное, написанное слово. Не следует ставить речь на автопилот. Автоматизм плохого – мина, которая всегда может сыграть роковую шутку. Как на скамейках в парках бывает надпись «Осторожно, окрашено!», так на многих словах есть невидимый знак осторожного использования. Даже такое привычное восклицание, как « Да вы что? » лучше не говорить, коль скоро в подтексте слышится: с ума сошли? Беда и забота наша в том, что внутренняя речь не может оставаться внутренней, она просачивается, выскакивает, «выпирает» наружу. Мы проговариваемся, а значит, проигрываем, почему так и опасен автопилот речи, особенно в те моменты, когда не все в порядке с человеческими отношениями. «Язык наш часто помогает нам не думать; мало того, он зачастую тиранически мешает думать, ибо незаметно подсовывает понятия, не соответствующие больше действительности», – предостерегал известный лингвист Л.В. Щерба.

Впрочем, здесь, что называется, палка о двух концах. Ежесекундно напрягаться, обдумывая каждое слово, – одна крайность, один полюс, чреватый бедою для организма (не отсюда ли такая усталость после публичных выступлений?), однако и годами не задумываться: а что, собственно, я говорю? – перегиб в другую сторону. Привычка не замечать язык опасна потому, что сказанное начинает приравниваться к реальности, и последствия этого приравнивания могут быть непредсказуемыми.

Но хотелось бы сказать и о второй плоскости, когда язык, родной язык тоже может стать для говорящего не другом, а врагом.

Человеку нужны напряжения, адекватные его возможностям. В. Файвишевский пишет: «Вместе с тем, в нормальных (комфортных) условиях СпМ [система положительной мотивации] для того, чтобы выполнять свою роль генератора положительного подкрепления в поведении человека, нуждается в сенсибилизирующем влиянии со стороны СОМ [системы отрицательной мотивации]» [38]. Другими словами, человеку нужны напряжения, причем настоящие, высочайшие.

Человек начинает искать себя в высоком страдании, т.е. в творчестве. Например, начинает писать стихи. По словам О.Г. Ревзиной, именно «стихотворная форма речи создает возможность для творческого субъекта вступить в диалогические отношения непосредственно с языком, и в этом процессе совершается в буквальном смысле открытие языка, его возможностей».

Человек ищет себя в гуманитарной области, а она едва ли безопасней технического «зоопарка». Человек ищет себя в сферах высокой речи, а «сферы мстят». Появляется ранимость, появляется реакция на чужое слово, превосходящая допустимые пределы и нормы. В принципе можно составить целую «микрохрестоматию» высказываний о психологической опасности работы с образным словом.

«Отчаяние приводит к великим откровениям, и кто не испытал его, тому они не доступны. Вам нужно подняться на новую ступень, чтобы стать выше его. Терпите, уясняйте свое сознание, научайтесь новым мыслям и будьте уверены, что Бог всегда с Вами. Впрочем, я напрасно стараюсь в коротеньком письме подействовать на вас. Так это не делается. Вы сами должны трудиться и спасти себя, – иначе Вас никто не спасет» (письмо Н.Н. Страхова В.В. Розанову от 5 января 1890 г.).

«Однако самое оригинальное у паса – в другом. Опыт одиночества он необычайно сильно соотносит с опытом священного, в котором главное – не “позитивный” контакт с божеством, а именно “негативное” чувство (бого)оставленности: “...состояние самоотрицания предшествует позитивным чувствам”...» (Книжное обозрение, 25 декабря 2000 г.).

«В сознании церковного человека опасливое отношение к соблазнам искусства – явление очень нередкое, не чужд ему и Фудель, когда пишет сыну, начинающему филологу, что он выбрал себе интересную, “но и очень опасную специальность”».

«...поэт ставит эксперименты над собственной жизнью. Ходасевич пишет, что это была страшная, иссушающая погоня за эмоциями. А зачем? Чтобы потом выразить их в своем творчестве. Говоря современным языком, это была стратегия поведения. Это то, что и сейчас в поэзии не изжито и до сих пор калечит судьбы».

«Конецкий же, писатель настоящий, знал, ценой какого эмоционального потрясения дается погружение в человеческую боль и каких усилий стоит иногда одна-единственная фраза». Писатель признается: «Возраст сказывается и в том, что все и все, что и кого я вижу вокруг, мне докучает и меня раздражает. Мне не о ком сказать хорошее от чистого сердца». Воздадим должное этому признанию потому, что начинающий художник слова должен предвидеть, что за работу со словами придется платить «по-черному», не только трудом и неудачами, но и психическими перегрузками.

В чем же дело? Только ли в том, что слова заряжены предыдущим использованием их и мы считываем отпечатки прикосновений к ним чужого духа, чужого страдания? Только ли в том, что отечественная литература создала такие головокружительные высоты в литературном творчестве, что посягать на данное поприще – значит налагать на себя сверхответственность, становиться фанатиком слова. Учтем и наблюдение психологов, что именно правое полушарие, дарующее нам образы, связано с отрицательными переживаниями. «Существенно важные данные для понимания природы эмоций были получены при изучении функциональной асимметрии мозга. В частности, выяснилось, что левое полушарие в большей степени связано с возникновением и поддержанием положительных психических состояний, а правое – с отрицательными психическими состояниями» [39].

Таким образом, мы, филологи, бросаем человека внизу, когда он не умеет нормально говорить, грубит, сквернословит, но мы же бросаем человека и наверху, когда тонкая, талантливая творческая натура благодаря проникновению в языковые слои становится уязвимой, недолговечной, в чем-то трагической натурой. Н.Л. Крушинская в подмосковном виварии проводила эксперимент на крысах. По определенной методе были разграничены умные серенькие брайты и глупые черные даллы, после чего умных и глупых, т.е. соответственно брайтов и даллов, соединяли в одинаковых количествах: 3 и 3, 50 и 50, 10 и 10. И что в итоге? Типичная (не только для крыс) ситуация: лидером всегда становился глупый черный далл. Один только раз победил серенький умница, но уже через три дня его, полуживого, вытащили из клетки и еле откачали. «Что же ум, что с ним?» – задает вопрос Н.Л. Крушинская. «А дело в том – потом мы выяснили и это, – что в популяции устойчивых к стрессам глупых даллов, например 18-балльных, значительно больше, чем таких же по устойчивости умных. Так что мы невольно налетали на них. Просто умных с хорошей эмоциональной устойчивостью куда меньше, чем глупых. <...> Вывод однозначен: ум, конечно, хорош и нужен, однако чтобы животному занять лидирующее положение, ему надо быть устойчивым к стрессам, и это главное».