Вера Харченко - О языке, достойном человека: учебное пособие

Забудем о крысах и подумаем о том, что, развивая ребенка, шлифуя его знания, нужно В ОБЪЕМЕ ТЕХ ЖЕ УСИЛИЙ укреплять детскую психику. Позаботимся о себе и о своих любимых заранее: сколько у человека ума, столько должно быть и крепости, той самой крепости, которую можно воспитать словом и через слово. И доказательством реальности такого воспитания могут служить судьбы некоторых людей. Приведем одну вынужденно большую цитату.

«Сейчас часто говорят, что чем сложнее система, тем она устойчивее. Но почему-то не проецируют это положение на человека. А ведь у сложно устроенных людей существует многоуровневая психологическая защита. Нижние уровни дают сбой – активизируются верхние. Особенно это актуально сейчас, когда жизнь так неустойчива, так непредсказуема. Куда денется человек с примитивными интересами и желаниями, если однажды жизнь повернется так, что он больше не сможет их удовлетворять? «Верхушки-то» у него нет!

Хочется еще вспомнить западного психиатра В. Франка. Не с чужих слов узнавший кошмар гитлеровского концлагеря и впоследствии очень много общавшийся с бывшими узниками Дахау и Освенцима, он отмечал, что люди заземленные, с животными интересами погибали в лагере быстрее, чем, казалось бы, хуже приспособленные к жизни альтруисты, мечтатели и священники.

Так что просвещенная душа в наше трудное время не только не рудимент, но – залог выживания» (Книжное обозрение, 12 июня 2000 г. С. 4).

Казалось бы, налицо парадокс: эксперимент черными и серыми крысами продемонстрировал слабость ума, а нацистский эксперимент на выживание – силу ума, духовности, интеллекта. Но парадокса нет. Ум требует веры, ум просит духовности, уму нужен позитив, и тогда мозг защитит тело от самых страшных истязаний. Именно и только слово может снабдить человека всем этим: и духовностью, и верой, и положительными интенциями. Да, филологическая культура, как и любая другая, – это, конечно же, мощный шлагбаум, запрет, не разрешение самому себе сквернословить и дерзить, презирать собеседника и унижать его, грубить и передразнивать, сплетничать и лгать (даже в мелочах). Но сегодня мы подчеркнем и другое. Филологическая культура – это еще и поиск позитивного в языке, это неустанная работа со смыслами для оптимального исполнения всех остальных, весьма многочисленных и куда более важных, нежели филология, жизненных работ.

О ценности позитивного восприятия говорит следующий эксперимент, прокомментированный Владимиром Лефевром. Испытуемым предлагали вынимать из коробки диски размером с пятикопеечную монету с двумя бусинками различного цвета: синим и розовым, красным и оранжевым, золотым и черным и т.д., в одну сторону откладывая диски, которые им понравились, которые они расценивают как красивые, а в другую сторону откладывая то, что не понравилось.

Казалось бы, более субъективного задания трудно даже вообразить. Но вот что интересно. Когда этот незатейливый эксперимент проводился с достаточно большим числом испытуемых, процент положительных решений четко составлял так называемое золотое сечение (0,6...), т.е. на каждые 8 дисков 5 расценивались как красивые, хотя теоретически доля красивых предметов должна была совпадать с долей не понравившихся предметов, т.е. составлять не 0,6..., а 0,5. Положительных решений, однако, всегда было больше. Так мы устроены.

И точно так же должен быть устроен и тот язык, на котором мы говорим.

По идее, зная об эксперименте В. Лефевра, я должна рекомендовать работникам средств массовой информации так собирать материал, чтобы на восемь «квантов» информации не менее пяти было позитивных. Но представим себя журналистом. Писать о хорошем, когда в этот же день случилась беда? Обвинять СМИ в очернительстве жизни да можно ли? Так кому же заняться отражением хорошего в жизни? Может быть, нам, гуманитариям? И книги нужны о достойном поведении, и фильмы, и выступления... Но хорошее – крепкий орешек: как бы не впасть в слащавость, назидания, менторский тон, примитивизм... И тем не менее, как пишет американский социолог и этнограф Маргарет Мид, «над тканью хорошего надо работать».

Положительный потенциал речи (использование высоких слов, ласковых и нежных интонаций, оригинальных метафор, интерес к устаревшим словам, терминам, заимствованиям, желание запомнить и использовать понравившийся образ, понравившуюся цитату) – все это и составляет суть филологической культуры.

Вопрос: Рассуждая об обогащении словаря, в качестве примеров Вы чаще приводили не слова, а высказывания. Значит ли это, что лучше запоминать целые фразы?

Ответ: Как ни странно, но фразу, высказывание, цитату запомнить легче, нежели отдельное слово. Даже если мы запишем новое слово, а из словаря выпишем его толкование, все равно оно будет чужаком для нас. Необходим образец контекстного употребления. По такой готовой модели слово можно тиражировать, запускать в производство собственной речи. Это во-первых. А во-вторых, высказывание, афоризм – это еще и красота свежей мысли. Не захочешь – запомнишь.

Долгое время я не понимала высказывание Осипа Мандельштама, оценивая лишь оригинальность сравнения. И не понимала потому, что не до конца выписала эту мысль: «Цитата не есть выписка. Цитата есть цикада. Неумолкаемость ей свойственна. Вцепившись в воздух, она его не отпускает». Но разве мы не повторяем каждую зиму: «Мороз и солнце. День чудесный!»? Крылатые слова загадочны. Даже специалисты подчас не могут объяснить, почему одного автора разобрали на цитаты, а другого нет [40]. Но крылатые слова, красивые афористические миниатюры обладают двумя выигрышными точками: во-первых, это готовая оригинальная мысль, во-вторых, мысль, хорошо заряженная эмоциями.

«по мнению Б. Витиеса, люди имеют способность перенимать готовые мысли и суждения, которые впоследствии оказывают на них же свое интеллектуальное действие. Данное явление получило название «интеллектуальной рецепции», которая, согласно теории, подкрепляется не столько рациональной, сколько эмоциональной рецепцией или стимулами, которые воздействуют на органы чувств» [41].

Сначала вчитаемся в две интересные цитаты. «Интонация – непременный модус динамики всех трудновыразимых, имплицитных, духовно-душевных процессов, составляющих сокровенное содержание внутреннего мира личности. <...> Интонация в общении, таким образом, всегда двунаправлена: настраиваясь душой на другого, человек предстает не только как самотождественное «я», но и больше самого себя, как «я» завтрашнее» [42].

Некоторые афоризмы, отрывки из художественных текстов, наблюдения и высказывания побуждают прислушиваться к собственному голосу, шлифовать интонацию, придавать своей речи аристократическое изящество, искреннее благородство и то, что называют «лучезарной простотой».