Григорий Прутцков - История зарубежной журналистики (1945—2008)

Многие из нас не знают, что в течение Второй мировой войны название этого курортного городка служило своеобразным тестом, по которому сторонники голландского движения Сопротивления узнавали немецких шпионов и провокаторов. Никто, кроме урожденных голландцев, не мог правильно произнести Схевенинген, т.е. говорить «сх», а не «ш», да еще и с характерным горловым звуком «h». За время моего пребывания здесь, которое продлилось дольше, чем я рассчитывал, я научился произносить это название довольно хорошо.

Вторник, 8 октября

Первый день с сотрудниками прокуратуры. Водитель приехал за мной в девять часов утра и привез к зданию Трибунала на площади Черчилля, дом 1, где я оставался до вечера. По пути мы проезжали мимо местной тюрьмы, которая была переоборудована под нужды Трибунала. Тюрьма была когда-то крепостью, окруженною лесом, и снаружи выглядит очень красиво: никакой колючей проволоки и современных охранных вышек, которые возвышаются над стенами. В это время Милошевича там нет: он в здании суда, где допрашивает Николу Самарджича, когда-то министра иностранных дел Черногории.

Меня проводят в здание Трибунала через тщательно охраняемый задний вход, а затем через лабиринт коридоров и дверей с электронной защитой до одной из канцелярий. Там встречаю людей, которым я два с половиной года назад на том же самом месте отдал заявление — его теперь мне нужно отстоять на суде. Тогда, в июне двухтысячного, Милошевич казался твердо стоявшим у власти, и я сам не верил, что этот суд покажется ему чем-то серьезным, хотя, конечно, откликнулся на вызов Трибунала без колебаний. Я осознавал, какое большое делаю дело, несмотря на то, что информация, которой я располагал, была из третьих рук, и мне хотелось послужить своего рода указательным знаком другим свидетелям. На деле я не верил до конца, что меня действительно позовут свидетельствовать, и в известной мере был согласен с Милошевичем в том, что я не являюсь хорошим свидетелем. С другой стороны, мне казалось, что, может быть, отказаться предстать перед судом и открыто подтвердить свои слова было бы беспринципно и подло.

Тогдашнее мое заявление состояло из около сорока печатных страниц и охватывало большой разброс тем, о которых меня допрашивали. Между тем, прокурора интересовала лишь часть вопросов, и сейчас нужно было написать сильно сокращенную версию. Над этим я работал весь день и, когда вышел из здания, неожиданно понял, что солнце уже зашло. Мне сообщили, что предстать перед судом, возможно, нужно будет уже на следующий день. Это значило, что я смогу вернуться в Белград еще до конца рабочей недели. Ободренный этой мыслью, я иду на ужин, а затем и в кровать.

Среда, 9 октября

Утром, в девять часов, водитель снова отвозит меня к зданию Трибунала. Я продолжаю то, что начал делать вчера, хотя и менее быстрым темпом, и к полудню успеваю все закончить. Остался один небольшой вопрос, который нужно разрешить с Джеффри Найсом, прокурором в процессе против Милошевича. Найс дожидается меня в своей канцелярии во время обеденного перерыва, с ногами на столе, сандвичем в одной и бокалом красного вина в другой руке. Оказалось, что под строгим костюмом Найс носит рубашку цвета лаванды и разноцветные пестрые носки. После короткого разговора я убрал из заявления одну формулировку, которая мне не нравилась, и на этом нужно было бы и закрыть дело.

Дело, между тем, далеко не было закрыто, пока существовала теоретическая возможность, что Милошевич раньше закончит с Самарджичем, в этом случае нужно было выступить сразу после него, так что я должен дежурить и ждать до конца дня. Это время я провожу главным образом на террасе — единственном месте, где можно курить. И вдруг — неожиданная встреча: я и не мечтал, но мои довоенные друзья, с которыми я потерял связь, работают в Трибунале переводчиками (все они, естественно, курят). Поздоровался с Педжем, Хамдием, Антом... Они тоже не знали, что я здесь, и наша встреча была взаимно приятной.

После этого, как холодный душ: узнаю, что Милошевич не закончил перекрестный допрос Самарджича и просит дополнительное время для допроса свидетеля в четверг. Затем я узнаю, что суд не работает в пятницу и понедельник, чтобы хрупкое сердце Милошевича могло оправиться после такого напряжения. Все это означает, что мое пребывание в Голландии продлится до вторника следующей недели. Это резко испортило мне настроение.

Четверг, 10 октября

Сегодня этот день. Я надеваю галстук, что делаю обычно только в том случае, если встречаюсь с главой государства или правительства (это бывает не особенно часто). Милошевич как бывший глава государства уже не попадает в эту категорию, но я решаю ради такого случая все-таки придать себе парадный вид. Вообще, покойный принц Клаус, который в это время положен в королевской палате в Гааге, не носил галстук, и все голландцы в знак траура решили до его похорон, которые пройдут во вторник, не надевать галстуков. Поэтому мне казалось, что в лобби отеля особенно мрачно.

В здании Трибунала меня поместили в комнату для свидетелей, где следующие три с половиной часа я жду, пока Милошевич закончит с Самарджичем. Комната три на два, с ужасным запахом застоявшегося табачного дыма, похожа на угрюмую келью. Здесь есть голландский кофе и сок, который я пью до тех пор, пока меня не начинает тошнить, и курю сигарету за сигаретой. Для развлечения свидетелям предлагаются женские журналы, в основном хорватские. Время от времени ко мне кто-нибудь заглядывает — видимо, проверить, не повесился ли я на своем галстуке. В течение этого ожидания я, кажется, забыл, о чем нужно свидетельствовать, но зато узнал все о нанесении румян на кожу.

Наконец, судебный пристав пришел ко мне и проводил меня в зал суда. Милошевич на своем месте, довольно хмурый. Только я присягнул говорить правду и ничего кроме правды, как судья объявляет перерыв на обед, который займет два часа. Назад в комнату. Углубляюсь в методы антицеллюлитного массажа.

После перерыва все начинается снова. «Дружеский» прокурорский допрос закончен, и очередь дошла до Милошевича. Должен признать, я испытывал некоторое волнение, так как у Милошевича признанный исключительный талант унижать других людей. Впрочем, со временем этот трепет отступает, когда я замечаю, что обвиняемый, в соответствии со своим знаменитым презрением к журналистам, совсем не подготовлен. Я теряю понятие о времени, и мне кажется, что мой допрос только-только начался, а судья Мей уже объявляет конец. «Увидимся во вторник», — говорит он с усмешкой. Супер. Это значит, что у Милошевича есть целых четыре дня до следующего тайма, а я должен остаться здесь до вторника.

Назад в гостиницу. Там я принимаю звонки от родных и редакции, а звонят мне коллеги и приятели со всего света, чтобы выразить свое мнение, как правило, положительное, о моем решении выступить в суде. От них я узнаю о «небольшой шутке» Милошевича над Самарджичем, который из-за диабета потерял обе ноги. Когда Мей предупредил, что Милошевич может задать еще один вопрос, тот спросил Самарджича, известна ли ему поговорка, что у лгуна коротка нога. Это и есть наш Слоба, т.е. человек, который двенадцать лет управлял Сербией.