Людмила Зубова - Языки современной поэзии

Лосев пишет «на диковинном» реликтовом наречии советского социального отщепенства, когда в разговоре уживаются ученость с казармой, метафизические раздумья со злобой дня, мировая скорбь с каламбуром, и акустика беседы насыщена литературными ассоциациями.

Его поэтический ареал как будто покрывает всю наличную, готовую поэзию, но при этом автор находит там места, совершенно необитаемые <���…> Лосев демонстрирует незаурядное авторское смирение, тщательно маскируется и выдает себя за поэта «после поэзии», шагающего вслед поэту-герою по-клоунски мешковато, умело неуверенно. Так — заранее заявляя о своей непритязательности, дополнительности — стихи накапливают энергию преображения и прорыва.

Случай Лосева — один из редких удачных примеров в поэзии преодоления равнодушной эстетской относительности и «оживления» рационального постмодернизма, привнесения лирического начала в стиль, который, казалось бы, отторгает любую лиричность как таковую.

В стихах Лосева утверждается достоинство человека и культуры, постоянно испытываемое острым словцом и пристальным взглядом:

Говоря о себе, Лосев особенно непочтителен. Вот один из его автопортретов, в котором тема литературоведческой деятельности разрабатывается подробно, как в анкете или Curriculum vitae:

На поверхностном уровне содержание текста больше похоже на донос, чем на анкету. Слово бродскист звучит почти как «троцкист», фонетическое подобие слов усилено портретным сходством: в очках и с реденькой бородкой. Слово осиполог (т. е. исследователь творчества Осипа Мандельштама) порождает синонимическую игру, и в описании появляется деталь с сиплой глоткой.

При восьмикратном повторе местоимения последовательность он / ононононононон превращается в футуристическую заумь с вытеснением смысла звуком, похожим на колокольный звон. В нем слышится местоимение среднего рода оно , возглас вон, а также настойчиво повторяемый противительный союз: но-но-но-но-но-но-но.

Архаизированный оборот его не станет написать роман в значении ‘он не способен написать роман’ содержит фрагмент его не станет. В дальнейшем тема «я» постоянно связывается у Лосева с мотивом отсутствия и умирания. Фразеологический эллипсис держи карман! (сокращенная поговорка держи карман шире — о напрасном ожидании) в стихотворении Лосева приобретает и другое значение: ‘берегись вора’.

В словах Он слышит звон / как будто кто казнен / Там, где солома якобы едома, / Но то не колокол, то телефон объединены поговорка слышит звон, да не знает, откуда он, пословица дома и солома едома, а в гостях и овес не едят и намек на слова Джона Донна «По ком звонит колокол», ставшие названием романа Э. Хемингуэя [4] Эпиграф к роману Хемингуэя, опубликованному в переводе Н. Волжиной и Е. Калашниковой в 1981 г.: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе» (Хемингуэй, 1981). .

В контексте стихотворения звон можно понимать и как те сигналы, которые воспринимает поэт:

…мусический звон, который он будто бы слышал, в следующих строках оказывается телефонным звонком, — на который он не отвечает, потому что его нет дома. Такое самоуничижение, доходящее до самоуничтожения, — ключ к поэзии Лосева.

Но высказывание Лосева сложнее по смыслу. Возможно, слова его нет дома относятся к дому, который Лосев покинул, но слышит звон издалека. Если это звон «мусический», то Лосев лукавит в своем самоуничижении, подобно тому как на бытовом уровне обманывает, что его нет дома. У Лосева почти всегда самоуничижение апофатично: в нем читается представление о причастности непривлекательного персонажа к высоким сферам бытия. Так, в стихотворении «Левлосев» создается неопределенное значение бытовой реплики его нет дома. Наречие дома может означать ‘и в своей квартире (или в России, или в Америке), и на земле’. Указание на недоступность персонажа для контакта перемещается из обыденной сферы в метафизическую.

Почти каждое слово в стихах Лосева оказывается на перекрестке нескольких образов, тем, аллюзий. Персонажи его текстов, которые появляются в сюжетах, обращениях, цитатах и намеках, — Симеон Полоцкий, Кантемир, Батюшков, Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Булгарин, Л. Н. Толстой, Гоголь, Достоевский, Фет, Тютчев, Чехов, Блок, О. Мандельштам, Ахматова, Гиппиус, Цветаева, Маяковский, Льдов, Чуковский, Евг. Шварц, Бродский, Шекспир, Кальдерон, Сведенборг, Т. Манн, Хейзинга, Пропп, М. Бахтин, Ю. Лотман, Р. Якобсон и многие другие писатели, исследователи, художники.

Тексты Лосева становятся пространством столкновения идей. При этом его позиция постоянно уточняется, высказывание подтверждается новыми аргументами, выразительными метафорами. Так, например, реагируя на знаменитые слова Блока Сотри случайные черты — / и ты увидишь: мир прекрасен («Возмездие» [5] Блок, 1960: 301. ), Лосев пишет в стихотворении, помещенном в сборник «Тайный советник» 1987 года: