Елена Сомова - Салажонка. Рассказы, повести, миниатюры, статья о современной поэзии, ирония и гротеск

Фотограф Владислав Андреевич Макаров

Иллюстратор Елена Владимировна Сомова

Иллюстратор Дина Ленкович

Фотограф Елена Блюмина

© Елена Сомова, 2022

© Владислав Андреевич Макаров, фотографии, 2022

© Елена Владимировна Сомова, иллюстрации, 2022

© Дина Ленкович, иллюстрации, 2022

© Елена Блюмина, фотографии, 2022

ISBN 978-5-4498-6222-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

фото июнь 2022 г.

Была материя, состоящая из реальности, порванное небо, расколотый кувшин неиссякаемой влаги земляничного вкуса. Был ветвью расчерченный кусок живого неба из окна, где, казалось бы, меня любил человек. Но время играло полосами, чередование которых, как смена погоды, тревожило понапрасну, оставляя на месте возы и грузы. Так долго совершенство шло сюда, в заглохший крапивой сад мудрых изысканий, что единство превратилось в распад материи, по которой поползли паучки страха от холода привычно одинокого пути. Человек, обманувший мои надежды, испарился из собрания людей, с которыми вообще можно было встречаться, и этой встречей не принести себе боль разочарования. Оставались только истуканы, молчащие духи разочарования и скорби. При смене красок природы духи меняли положение светотени их лиц, и проблески лучей вели по колючкам и терниям.

Протекали реки дождей, проплывали по рекам рыбы и бревна, не ставшие творениями зодчества, люди на теплоходах цеплялись за воздух свежести, чтобы внести в свою жизнь радость осязания. Чайки резкими возгласами говорили о маяке на море, о странах, где живут смуглые люди и собирают арбузы на своих бахчах. А сами птицы жили на летнем причале и мерзли зимой, зарываясь под пристанью в старые балки, утепленные для них людскими одеждами, брошенными от старости и негодности.

Люди тоже стареют, но не все становятся негодными, как одежда. Люди позволяют облекать себя ложью и следуют за ней половину жизни, а потом обучают маленьких основам морали, нарушая этим свои человеческие права на свое счастье, рассказывая, как оно призрачно, вместо того чтобы пуститься в новые приключения с тем, чтобы испытать это счастье снова.

Я ловила ощущения радости, насыщая воздух ароматом душу моющего средства. Я протягивала руку в окно над ванной, которое не было прозрачным от засохших пятен мыла, а в мечтах в это окно должна была быть вставлена мозаика цветного стекла, сделанная мастером. Это была не просто мечта, это была материализация мечты. Витражиста я знала не в прошлой жизни, но если он жив, то сейчас так древен, и вряд ли может взяться за работу, не поручив ее своему ученику. А вся малина была там, в речном путешествии души моей. Недалеко от редакции, куда меня занесла нелегкая работать, протекает Волга, и присутствие реки дает невероятное ощущение ее участия в судьбах людей. Так, выйдя из офиса, я пришла к художнику, будто по линии реки, а он познакомил меня с мастером витражистом, таким глубоким человеком… Этот мастер был носителем духовных ценностей многих поколений, его молодость попадала в центр существования СССР, когда (несмотря на марксистско – ленинские учения и введения запрета на анархию, под которой подразумевались ноосфера, эмплицитный мир, тонкие материи и многое другое, – не видимые объекты человеческого внимания) уже не стало самого запрета, а было привычное принятие жизни под углом градуса СССР. С падением СССР открылись возможности говорить и думать о тайном. Благодаря тому и встретились мы, чтобы поговорить о запретном ранее. И не тогда, а сейчас я поняла, почему в СССР были подвергнуты остракизму понятия, не приемлемые для жизни в обществе строящегося после Великой Отечественной войны государства. Ноосфера, люцида, имплицитные знания – все это уводило сознание человека в далекие от семьи миры, а совершенствование страны СССР осуществлялось в развитии семейственности, в приземленных благах как то рождение детей, их воспитание и хорошее питание семьи, совместный отдых, укрепляющий здоровье, отношения супругов, родителей и детей. Семья – это ответственность, а люди, занимающиеся духовным развитием, увлеченные не семьей, а саморазвитием, не могли стать подражанием для подрастающих поколений, так как не привносили доход в семью для поддержания маленьких. Мечтания человека страны советов ограничивались чердаками, а ноосфера – понятие безграничное, его нельзя ограничить ни подвалом, ни чердаком, ни смотровой башней. Раз предлагается ограничение, значит, предлагается подмена знания подлинного. Неверная трактовка ведет к подмене ценности, а подмена ценностей – это ложь. Питать ложью умы не гуманно по отношению к человеку и его развитию. Самообман – это ложь во имя спасения, а само спасение в свободе, не причиняющей зло другому человеку. Фашисты Великой Отечественной войны, пинающие сапогами в отрубленную голову Олега Кошевого, были свободны в действиях, но эти действия чудовищны, как чудовищна жажда власти и славы. Поднятые из шахты изувеченные тела пионеров – героев стали памятниками фашизму. В глазах изувеченного подростка Олега Кошевого, вставшего вместе с другими пионерами – героями на защиту своей Родины, были осколки от очков мальчика. Сапоги фашистских солдат вдавили очки ребенка в его глазные яблоки, самоутверждаясь, наслаждаясь властью. Эти сапоги были на ногах людей? Людей ли? Садистов можно назвать людьми? А страна, зигующая Гитлеру, видела варвара и умилялась его алканию собственного превосходства, а потом рыдала над своими бабами, над которыми утверждали свое право победители, и орала, что баб страны фашизма обидели, а русские солдаты хотели на грешной земле возместить своих погибших товарищей, а вовсе не отомстить. Трактовать понятия надо точно. И «пихать» в неправильно трактуемое понятие все, что угодно, чему обрадовались обломившиеся на быте и закончившие изучение признанной марксистами «анархии» там же, где и начали изучение, – это отступ от учений, так же безграничных, как ноосфера.

Художественный образ мечтаний земного человека выражался в рисунке мозаики. Я просовывала ладонь в окно и ловила кроху прохлады из жаркой ванной.

Не было материальной основы для такой мозаики, не было художника, способного выразить себя наравне с Микеланджело и оставить свое творение в раме моего окна над ванной, в моей квартире. Был только осадок неприятных столкновений с миром грубых и наглых людей, гребущих к себе все достижения их материального мира с улыбкой отвращения.