Валерий Кузнецов - Научное наследие Женевской лингвистической школы

Р. Амакер [Amacker 1976] отмечает, что отличительной чертой лингвистических исследований А. Фрея является постоянный поиск элементов, ограничивающих действие произвольности знака. Не случаен его интерес, также как и Карцевского, к мотивированным знакам, каковыми являются междометия. На материале составленного им списка 50 ономатопей японского языка он предпринял попытку разработать критерии измерения различной степени произвольности [Frei 1970b].

Проблема мотивированности привлекала внимание лингвистов и до и после деятельности Ш. Балли и С. Карцевского. Так, мотивированность использования того или иного знака для выражения некоторого значения получила развитие в учении Гумбольдта – Потебни о внутренней форме слова. Большое значение изучению мотивированности в лингвистическом и семиологическом аспектах придавал Р. Якобсон. «Проблема звукового символизма... несмотря на все допущенные в прошлом ошибки, остается важной и актуальной проблемой лингвистических исследований – наряду с прочими вопросами изобразительной и указательной мотивированности» [Якобсон 1965: 396 – 397].

Д. Деляс полагает, что при изучении такой сферы использования знака, как поэзия, следует исходить из мотивированного, а не произвольного отношения между двумя составляющими знака [Delas 1973]. Он подробно останавливается на вопросе о принятии звукового символизма в качестве базы для теории и практики поэтики и приводит следующие соображения против такой возможности: 1) доводы сторонников теории звукового символизма неубедительны со строго научной точки зрения [56] (из сказанного выше видно, что Р. Якобсон придерживался иной точки зрения); 2) практически невозможно восстановить первоначальный звуковой символизм и установить корреляции с подобными явлениями в современном языке; 3) слова в плане звукового символизма должны интерпретироваться с учетом текста как целого построения. Исследуя также поэтический язык, И. Фонажи установил интересное явление в плане звуковой мотивированности: предпочтение некоторых типов гласных и согласных [Fonagy 1970].

По мнению Р. Энглера, звуковая мотивация выходит за лингвистические рамки [Engler 1964: 31]. Он считает, что лучшее определение этого явления было предложено Э. Бюиссенсом. Мотивация такого рода «не связывает означающее как таковое с означаемым как таковым: она связывает звучание или ритм означающего с частью означаемого, которая называется обозначающим (designant). Эта связь представляет собой основную часть внутреннего отношения между звучанием или ритмом означающего и звуковыми особенностями экстралингвистического факта» [Buyssens 1960а: 413].

В то же время Энглер считает, что целесообразно сохранить термин «произвольный», придав ему более широкий смысл – от произвольного выбора до происхождения знака вплоть до произвольной и конвенциональной (т. е. подверженной воздействию социальной массы и времени) связи в семиологическом плане. Этот произвольный и конвенциональный знак может быть мотивирован путем звуковой, реляционной или семантической мотивации, как установил Ш. Балли. Переходя от языка к речи, можно сказать, что эта связь становится необходимой. В таком случае термины в определении Бюиссенса «означающее» и «означаемое» могут быть заменены на «обозначающее» (designant) и «обозначаемое» (designé), поскольку имеет место использование знака в определенном контексте, сопровождаемое референцией с определенным экстралингвистическим предметом / референдом (référend) [Engler 1964: 31 – 32]. Использование знака будет носить конвенциональный и экспрессивный характер, и мы можем обнаружить в семиологическом плане условия, способствующие созданию знака: экспрессивное и окказиональное содержание знака может войти в язык и сместить отношение между означаемым и означающим в направлении связи, имевшей место между обозначаемым и обозначающим. Связь между обозначаемым и означаемым, обозначающим и означающим заключается в актуализации. В таком случае треугольник Огдена – Ричардса может быть помещен в речь, а на него наложен прямоугольник, символизирующий актуализацию. В то время как актуализованному знаку соответствует определенный референд, местом действия виртуального знака является все поле возможных референдов. В языке знак вступает в системные отношения с другими знаками и ограничен ассоциативными и синтагматическими отношениями, в речи же знак всегда лишь часть информационного или экспрессивного содержания.

С. Ульман выделил три типа мотивированности: фонетическую ( sizzle «шипеть», boom «греметь, гудеть»), морфологическую (сложные и производные слова, например: arm-chair «кресло»), семантическую (образные, метафорические выражения, например: the bonnet of the car «капот автомобиля») [Ульман 1970: 255]. Он считал первый и третий типы мотивированности семантическими универсалиями. В качестве важной задачи он выдвигал установление соотношения в языке мотивированных и немотивированных слов (в Женевской школе такого же мнения придерживался А. Фрей), поскольку «различие между мотивированными и немотивированными словами важно с точки зрения обучения языкам; типы метафор и ономатопоэтических явлений имеют прямое отношение к стилистике, синестезия является главным образом фактом психологии, широко проявляющимся, однако, и в языке, и в литературе» [Там же: 293].

Проблематика мотивированности знака привлекала пристальное внимание лингвистов и психолингвистов и в нашей стране. Об этом свидетельствует представительный семинар на эту тему, состоявшийся в Ленинграде в 1969 г. Определились два подхода к вопросу мотивированности знака. Первый подход связан с неразличением понятий знака и знакового комплекса, т. е. пониманием знака как двусторонней единицы, включающей в свой состав обозначаемое. В этом случае при рассмотрении проблемы мотивированности принимается во внимание значение знака. Второй подход, характерный для представителей психолингвистики, утверждает неслучайность выбора того или иного звукового отрезка для указания на некоторое означаемое. Сторонники этого подхода стремятся подкрепить свою точку зрения экспериментальными данными, результаты которых не всегда убедительны. Представляется верной формулировка В. В. Левицкого, близкая позиции Женевской школы: «В принципе звучание слова не имеет и не может иметь ничего общего с природой обозначаемого словом предмета или явления, ибо в противном случае не было бы возможным ни существование различных языков, ни изменение звуковой стороны языка в процессе его развития» [Левицкий 1969: 23].

§ 3. Развитие принципа произвольности в работах А. Фрея, Р. Годеля, Р. Энглера и Р. Амакера

Отличительная особенность развития принципа произвольности знака представителями среднего и младшего поколения Женевской школы прежде всего в том, что в отличие от лингвистов старшего поколения они опирались преимущественно на рукописные материалы «Курса общей лингвистики» и на личные заметки Соссюра, которые либо не были известны, либо не попали в поле зрения издателей «Курса». Это позволило внести ясность во многие положения учения Соссюра о произвольности, устранить несогласованность между ними, что, как было показано выше, явилось в 30 – 50-е гг. XX в. причиной острой и не всегда плодотворной дискуссии ввиду разночтений формулировок «Курса». «Многие положения знаковой теории Соссюра, – писал Э. Кернер, – все еще нуждаются в уточнении; они часто являлись предметом оживленных дебатов и полемики, которые не внесли в них достаточной и принимаемой всеми ясности» [Koerner 1973: 349 – 350]. Следует отметить, что женевские лингвисты не ограничивались реконструкцией мыслей Соссюра с целью придать законченный и согласованный вид основному базису его лингвистической доктрины – принципу произвольности языкового знака, но и предлагали собственные оригинальные подходы, продолжающие оставаться актуальными.