Валерий Кузнецов - Научное наследие Женевской лингвистической школы

Хотя Балли и писал позднее о взаимосвязи интеллектуального и аффективного [81] , главенствующее место он отводил аффективному фактору. Это привело к чрезмерному расширению сферы эмоционально-аффективного в языке. «Никогда логические формы в языке не выступают на первый план, аффективность и экспрессивность – вот что доминирует», – настаивал Ш. Балли [Bally 1935: 29].

Вывод Балли, что в языке «тенденции к коммуникации» и «тенденции к экспрессивности» выступают как непримиримые [Ibid. : 173], следует признать неправомерным. Р. А. Будагов справедливо критикует Балли: «В действительности богатое мышление человека требует для своего выражения не менее сложного и разнообразного языка, чем наши чувства; поэтому намерение Балли связать выразительные возможности речи только “с нашими чувствами” никак не может быть признано удачным» [Будагов 1961: 18 – 19].

В высказываниях Балли о роли экспрессивно-эмоциональных факторов в развитии языка можно обнаружить рациональное зерно при условии, если интеллектуально-логическое и эмоционально-аффективное не противопоставлять друг другу, а рассматривать в их диалектическом взаимодействии.

Верно подметив наличие в языке факторов интеллектуально-логического и эмоционально-аффективного порядка, Балли чрезмерно расширил сферу действия аффективного, не учитывая, что оно находится в зависимости от предметно-логического как в языке, так и в мышлении. Преувеличение роли аффективного в языке, свойственное Балли, было подмечено уже его современниками и во многом единомышленниками А. Мейе [82] и А. Сеше [83] . В статье «Два типа фразы» Сеше отметил, что как бы ни были многочисленны связи языка с жизнью, язык прежде всего инструмент взаимопонимания: коммуникативное начало должно прежде всего предшествовать экспрессивному началу [Sechehaye 1920].

Преувеличение роли аффективного, экспрессивного начала в языке привело к тому, что учение Ш. Балли о роли аффективного фактора в языке страдает односторонностью. «Слишком расширяя сферу эмоционально-аффективного в языке и слове, Балли не учитывал, – пишет Р. А. Будагов, – что слова прежде всего имеют предметно-логическое значение» [Будагов 1955: 9].

Критиком понимания Балли соотношения в языке интеллектуального и аффективного выступил Э. Косериу, который, говоря о том, что различие между «аффективными» и «логическими» формами в языке недопустимо, как недопустимо любое противопоставление «интеллектуального» и «аффективного» (или, еще хуже, «экспрессивного»), которое пытаются установить в плане «языка» или языковых элементов как таковых, справедливо подчеркивал: «Попытка установить указанное противопоставление является основным недостатком лингвистической концепции Балли: выразительность (экспрессивность) форм измеряется в соответствии с конкретной целью выражения, и нет основания утверждать, что языковой элемент, выражающий адекватным образом безразличие или уверенность, “менее выразителен”, чем другой, выражающий – также адекватным образом – желание, страх, неуверенность и т. д.». «В языке “аффективное” и так называемое “логическое” могут изучаться отдельно, ибо они являются независимыми переменными, но они не существуют отдельно» [Косериу 1963: 259].

В своем учении о соотношении интеллектуального и аффективного факторов в языке Балли исходил из неправомерного, восходящего к классическому психологическому направлению, положения о наличии нескольких сфер сознания и возможности их раздельного выражения в языке. Не случайно раздвоение мышления на интеллектуальное и аффективное привело Балли к прямолинейному перенесению этого деления на отнологические свойства самого объекта – выделению «интеллектуального» и «аффективного» языка [84] . Это привело и к противопоставлению интеллектуального и аффективного фактора, а также непомерному расширению сферы эмоционального фактора, а также непомерному расширению сферы эмоционально-аффективного в языке.

При рассмотрении соотношения интеллектуального и аффективного в языке следует основываться на положении философской и психологической науки о сложном единстве предметно-логического и эмоционально-чувственного моментов в процессе отражения сознанием человека окружающего мира. Известный отечественный психолог Л. С. Выготский определял эмоции как осознанно переживаемые и имеющие установку на смысл, непосредственно связанные с мыслительной деятельностью человека [Выготский 1956].

Противопоставление двух факторов в языке – интеллектуального и аффективного есть прямолинейное перенесение на язык противопоставления субъекта и объекта в познании. Субъект и объект – два полярных полюса любого познавательного акта. В самом общем своем значении эти понятия предполагают того, кто познает, и то, что познается. Само мышление есть объективное явление, субъективность которого определяется лишь отношением его к человеку, который в свою очередь также является объектом действительности.

Психологическая сторона деятельности субъекта – эмоции, воля, входит в содержание субъективного свойственного человеку, носителю сознания. Психологические явления являются отражением реальной действительности [85] . «Чувства, эмоциональная жизнь есть своеобразная форма отражения действительности, в которой выражаются субъективные отношения человека к миру», – писал отечественный психолог П. М. Якобсон [Якобсон 1958: 24]. Гносеологическая особенность чувств и эмоций в том, что в них содержание отражения, воздействие внешних предметов и внутренней среды организма переживаются как нечто принадлежащее субъекту. Объяснение этому, – пишет Г. Х. Шингаров, – «надо искать в самой сущности организма как особого вида системы, включая сюда те сложные психические структуры, которые характеризуют человека как индивид, личность» [Шингаров 1971: 79].

Сознание представляет собой сложную совокупность ощущений, восприятий, мыслей, идей и чувств. Эти психические процессы, состояния и формы являются единством объективного и субъективного на основе объективного. Иными словами, в каждом из них имеется то, что зависит от отражаемого, и то, что зависит от отражающего (от субъекта), что исходит из свойств действительности и что исходит из свойств человека. «Подлинной конкретной “единицей” психического (сознания), – писал С. Л. Рубинштейн, – является целостный акт отражения объекта субъектом» [Рубинштейн 1957: 264].

Раздвоение единого по своему содержанию познавательного акта допустимо только как методический прием. Закрепление же искусственного рассечения единого по своей структуре знания ведет к гносеологическому дуализму.

Таким образом, интеллект и эмоции, противопоставляемые Балли, являются не чем иным, как двумя сторонами одного человеческого и общественного сознания.