Корней Чуковский - Живой как жизнь

«И тут сестричка подскочила.

— Пойдемте, говорит, больной, на обмывочный пункт.

Но от этих слов меня тоже передернуло.

— Лучше бы, говорю, называли не обмывочный пункт, а ванна. Это, говорю, красивей и возвышает душу. И я, говорю, не лошадь, чтобы меня обмывать».

Соберите эти отдельные случаи, и вы увидите, что все они в своей совокупности определяют собою очень резко выраженный процесс вытеснения простых оборотов и слов канцелярскими.

Особенно огорчительно то, что такая «канцеляризация» речи почему-то пришлась по душе обширному слою людей. Эти люди пребывают в уверенности, что палки низкий слог, а палочные изделия — высокий. Им кажутся весьма привлекательными такие, например, анекдотически корявые формы, как:

«Обрыбление пруда карасями», «Обсеменение девушками дикого поля», «Удобрение в лице навоза» и т.д., и т.д., и т.д.

Многие из них упиваются этим жаргоном как великим достижением культуры.

Та женщина, которая в разговоре со мною называла зеленым массивом милые ее сердцу леса, несомненно, считала, что этак «гораздо культурнее». Ей, я уверен, чудилось, что, употребив это ведомственное слово, она выкажет себя перед своим собеседником в наиболее благоприятном и выгодном свете. Дома, в семейном кругу, она, несомненно, говорит по-человечески: роща, перелесок, осинник, дубняк, березняк, но чудесные эти слова кажутся ей слишком деревенскими, и вот в разговоре с «культурным» городским человеком она изгоняет их из своего лексикона, предпочитая им «зеленый массив».

Это очень верно подметил Павел Нилин. По его словам, «человек, желающий высказаться „покультурнее“, не решается порой назвать шапку шапкой, а пиджак пиджаком. И произносит вместо этого строгие слова: головной убор или верхняя одежда».

Вместо несподручно, неудобно эти люди говорят нерентабельно:

— Здесь полочку прибить — будет нерентабельно.

«Головной убор», «зеленый массив», «нерентабельно», «в курсе деталей», «палочные изделия», «конфликтовать», «лимитировать», «гужевой транспорт» для этих людей парадные и щегольские слова, а шапка, лес, телега — затрапезные, будничные. Этого мало. Сплошь и рядом встречаются люди, считающие канцелярскую лексику принадлежностью подлинно литературного, подлинно научного стиля.

Ученый, пишущий ясным, простым языком, кажется им плоховатым ученым. И писатель, гнушающийся официальными трафаретами речи, представляется им плоховатым писателем.

«Прошли сильные дожди», — написал молодой литератор В. Зарецкий, готовя радиопередачу в одном из крупных колхозов под Курском.

Заведующий клубом поморщился:

— Так не годится. Надо бы литературнее. Напишите-ка лучше вот этак: «Выпали обильные осадки».

Литературность виделась этому человеку не в языке Льва Толстого и Чехова, а в штампованном жаргоне казенных бумаг.

Здесь же, по убеждению подобных людей, главный, неотъемлемый признак учености.

Некий агроном, автор ученой статьи, позволил себе ввести в ее текст такие простые слова, как мокрая земля и глубокий снег.

— Вы не уважаете читателя! — накинулся на него возмущенный редактор. — В научной статье вы обязаны писать — глубокий снежный покров и избыточно увлажненная почва.

Статья или книга может быть в научном отношении ничтожна, но если общепринятые, простые слова заменены в ней вот этакими бюрократически закругленными формулами, ей охотно отдадут предпочтение перед теми статьями и книгами, где снег называется снегом, дождь — дождем, а мокрая земля — мокрой землей.

Ростовский археолог, вместо того чтобы написать:

«В раскопанном мною кургане лежал покойник головой к востоку», — в погоне за мнимой научностью изложил эту мысль так:

«Погребение принадлежало (?) субъекту (!), ориентированному (!) черепом на восток» [38] Пример этот приводится в рукописи профессора А. М. Ладыженского «Культура слова». .

«Изобрети, к примеру, сегодня наши специалисты кирпич в том виде, в каком он известен сотни лет, они назвали бы его не кирпичом, а непременно чем-то вроде легкоплавкого, песчаноглинистого обжигоблока или как-то в этом роде», — пишет в редакцию «Известий» читатель Вас. Малаков.

Я никогда не мог понять, почему у одних такой язык называется дубовым, у других — суконным: ведь этим они оскорбляют и дуб и сукно. И «научность» и «литературность» мерещится многим именно в таком языке. Многие псевдоученые вменяют себе даже в заслугу этот претенциозно-напыщенный слог.

Нужно ли говорить, что все такие обороты порождены роковым заблуждением, основанным на уверенности невежд, будто научный язык есть непременно язык канцелярский.

Отсюда стремление слабейших представителей цеха ученых выражать свои убогие мысли преднамеренно замутненным департаментским слогом.

Преподаватель одного из педвузов С. Д. Шеенко в пространном письме ко мне с искренним возмущением пишет:

«Раскройте любые „Ученые записки“ любого, даже самого уважаемого научного учреждения. Одни заглавия чего стоят! Научный работник ни за что не напишет статьи под заглавием „Форма поверхности верховьев реки Анюй“. Нет, он не настолько наивен. С таким простым заглавием нелегко доказать, что работа научная. Он выбирает один из замысловато-ученых вариантов, здесь совершенно не нужных:

„К вопросу о геоморфологическом строении Хорско-Анюйского водораздела“.

Или:

„Относительно некоторых особенностей формирования пенеплена в районе Хорско-Анюйского междуречья“.

Или:

„По поводу характера изменения батиса эрозии и геоморфологической структуры района возможной Хорско-Анюйской бифуркации“».

Конечно, со стороны представляется диким, что существует эстетика, предпочитающая бесцветные, малокровные, стерилизованные, сухие слова прекрасным, образным, общенародным словам. Но невозможно отрицать, что эта эстетика до самого последнего времени была очень сильна и властительна.

У многих и сейчас как бы два языка: один для домашнего обихода и другой для щегольства «образованностью». Еще в 1945 году газета «Известия» не без грусти отметила существование этих двух языков.

«Сказать „комбинат выпускает никуда не годную обувь“ можно. Но избави бог так написать в решении. Под руководством канцелярского деятеля эта простая и ясная мысль превращается в нечто подобное следующему:

„С точки зрения носки обувь не соответствует установленным кондициям и регламентированному стандарту, преподанному ОТК“».

Константин Паустовский рассказывает о председателе сельсовета в среднерусском селе, талантливом и остроумном человеке, разговор которого в обыденной жизни был полон едкого и веселого юмора. Но стоило ему взойти на трибуну, как, подчиняясь все той же убогой эстетике, он тотчас начинал канителить: