Корней Чуковский - Живой как жизнь

«Упадочнические настроения имеются у многих буржуазных поэтов».

«Мужик в этой поэме Некрасова дается человеком пожилым».

«В деле изучения поэзии Блока...»

«В силу слабости его мировоззрения».

«Сила слабости»! Право, это стоит «линии отсутствия».

В такой же шаблон превратилась и другая литературная формула:

«сложный и противоречивый путь».

Если биографу какого-нибудь большого писателя почему-либо нравятся его позднейшие вещи и не нравятся ранние, биограф непременно напишет, что этот писатель «проделал сложный и противоречивый путь». Идет ли речь о Роберте Фросте, или о Томасе Манне, или об Уолте Уитмене, или об Александре Блоке, или об Илье Эренбурге, или о Валерии Брюсове, или об Иване Шмелеве, или о Викторе Шкловском, можно предсказать, не боясь ошибиться, что на первой же странице вы непременно найдете эту убогую формулу, словно фиолетовый штамп, поставленный милицией в паспорте:

«сложный и противоречивый путь» [42] В последнее время к этим словесным стандартам присоединилась формула «в целях художественной выразительности»: «Гоголь в целях художественной выразительности...», «Короленко в целях художественной выразительности...», «Шишков в целях художественной выразительности...». .

На днях я увидел на столе у приятеля роман Н. С. Лескова «Соборяне». В конце книги была небольшая статья. Не раскрывая ее, я сказал:

— Готов держать какое угодно пари, что здесь с первых же слов будет напечатана формула: «сложный и противоречивый».

Так и случилось. Но действительность превзошла мои предсказания: на трех первых страницах статьи формула эта встречается трижды:

«сложный и противоречивый путь»,

«сложное и противоречивое отношение»,

«сложное и противоречивое отношение».

Или вчитайтесь внимательнее в такие фантастические строки:

«Журнал предполагает расширить свою тематику за счет более полного освещения вопросов советского государственного строительства» — такое объявление напечатал в 1960 году один сугубо серьезный ученый журнал [43] Печатное обращение к читателям журнала «Советское государство и право» (в конце 1960 года). .

Для всякого, кто понимает по-русски, это значит, что журнал вознамерился наотрез отказаться от полного освещения одного из наиболее насущных вопросов нашей общественной жизни. Ведь если первое дается за счет чего-то второго, это значит, что второе либо сокращено, либо вовсе отсутствует. Между тем ученый журнал и не думал хвалиться перед своими подписчиками, что он сузит, сократит или даже вовсе выбросит одну из самых животрепещущих тем современности! Он, очевидно, хотел выразить прямо противоположную мысль. Но его подвело пристрастие к канцелярскому слогу.

Студентка берет газету и читает в ней такие слова: «При возникновении исчезновения силы земного притяжения наступает состояние невесомости».

Она идет в больницу справиться о здоровье матери, и врач утешает ее такими словами:

«Завтра при наличии отсутствия сыпи мы переведем ее из изолятора в общую».

В это же время студентка получает из отборочной комиссии университета такую бумагу:

«Неполучение от вас требуемых документов повлечет за собой нерассмотрение вашего заявления».

«Нерассмотрение заявления», «наличие отсутствия», «возникновение исчезновения», «в силу слабости», «за счет» и проч. Мудрено ли, что когда студентка кончает свой вуз и выходит на литературное поприще, у нее до того притупляется слух к языку, что она начинает создавать вот такие шедевры:

«Развивая свое творческое задание (?), Некрасов в отличие (?) от Бартенева дает (?) великого поэта (так и сказано: „дает великого поэта“. — К. Ч.) и здесь, в окружении сказочного ночного пейзажа, работающим (так и сказано: „дает поэта работающим“. — К. Ч.) и сосредоточенно думающим, имеющим сложную волнующую жизнь (так и сказано: „имеющим жизнь“. — К. Ч.), как-то соотносящуюся с жизнью народа, — не случайно так выпукло и рельефно, сразу же за раскрытием только что названной особенности образа Пушкина, воспроизводится Некрасовым татарская легенда о трогательной дружбе русского поэта со свободной певческой (?!?) птичкой — соловьем».

Прочтите эту околесицу вслух (непременно вслух!), и вы увидите, что я недаром кричу караул: если о гениальном поэте, мастере русского слова, у нас позволяют себе писать и печатать такой густопсовый сумбур — именно потому, что он весь испещрен псевдонаучными (а на самом деле канцелярскими) фразами, значит, нам и вправду необходимо спасаться от этой словесной гангрены.

В предисловии к одной своей книге я позволил себе сказать:

«Эта книга...»

Редактор зачеркнул и написал:

«Настоящая книга...»

И когда я возразил против этой поправки, он сию же минуту предложил мне другую:

«Данная книга...»

И мне в тысячный раз вспомнилось гневное восклицание Чехова:

«Какая гадость чиновничий язык. „Исходя из положения“, „с одной стороны...“, „с другой же стороны“, и все это без всякой надобности. „Тем не менее“ и „по мере того» чиновники сочинили. Я читаю и отплевываюсь... Неясно, холодно и неизящно: пишет, сукин сын, точно холодный в гробу лежит».

Негодование Чехова вызвано исключительно казенными бумагами, но кто может объяснить, почему авторы, которые пишут о литературных явлениях старого и нового времени, обнаруживают такое пристрастие к этому «неясному, холодному и неизящному» стилю, связывающему их по рукам и ногам? Ведь только эмоциональной, увлекательной, взволнованной речью могли бы они передать — особенно школьникам — то светлое чувство любви и признательности, какое они питали всю жизнь к благодатной поэзии Пушкина. Потому что дети до конца своих дней возненавидят творения Пушкина и его самого, если вы вздумаете беседовать с ними на таком языке, каким пишутся казенные бумаги.

«Показ Пушкиным поимки рыбаком золотой рыбки, обещавшей при условии (!) ее отпуска в море значительный (!) откуп, не использованный вначале стариком, имеет важное значение (!)... Повторная встреча (!) с рыбкой, посвященная вопросу (!) о новом корыте...»

Эта убийственно злая пародия талантливого юмориста Зин. Паперного хороша уже тем, что она почти не пародия: именно таким языком протоколов и прочих официальных бумаг еще недавно принято было у нас говорить в учебниках, брошюрах, статьях, диссертациях о величайших гениях русской земли.

Когда Паперный сочинял «поимку рыбаком» и «отпуск в море», ему и в голову не приходило, что для педагогов написана ученая книга, где о той же пушкинской сказке говорится такими словами: