Вардан Айрапетян - Толкуя слово: Опыт герменевтики по-русски

Вслух из в слух кому/кого, ср. во всеуслышание. а про себя первоначально значило «для себя, себе», ср. диалектное говорить сам(а ) себе, уже значащее «говорить про себя». — СРНГ 6 . с. 256. К местам из Преступления и наказания и Игрока 1865/66 года с говорить вслух с собой примыкает ранний случай в Петербургской летописи — господин, идущий навстречу, размахивающий руками и рассуждающий вслух про себя, каких, между прочим, так много встречается — (15.6.1847), где про себя еще значит «для себя».

К тем же двум местам из Преступления и наказания и Игрока — Свидригайлов Раскольникову:

— я убежден, что в Петербурге много народу, ходя, говорят сами с собой. Эго город полусумасшедших. — я уже несколько раз смотрел на вас сбоку. Вы выходите из дому — еще держите голову прямо. С двадцати шагов вы уже ее опускаете, руки складываете назад. ЙЙЙ Наконец, начинаете шевелить губами и разговаривать сами с собой, причем иногда вы высвобождаете руку и декламируете, наконец, останавливаетесь среди дороги надолго.

(6.3): «Он помешался, по крайней мере в высшей степени потерялся. — Да-с, милостивый государь, да-с — вы еще не знали этого, милостивый государь, — обратился он к какому-то воображаемому милостивому государю в уголЙЙЙ» ( Игрок . 13). Ср. в Дневнике писателя (1873. 1) «Взять уж то, что по медицине разговор с собой обозначает предрасположение к помешательству.» И у Лескова: «Что ж. — говорю. — я думала, что ты это молишься, а так самому с собой разговаривать, друг мой, не годится. Это только одни помешанные сами с собою разговаривают» ( Воительница . 3).

Вводится, например, так: «Ивашка кругом обошел, подумал с своей с буйной головой. „Ах, да ну“, сказал Ивашка. — „попытка не шутка, а спрос-то не беда ведь?Да-ка еще раз попытаю!“» — Ск. Самар ., 1.

Однако ж Остраница долго не мог заснуть — думы незваные приходили и силою ложились в его мозгу. Итак, его приезд понапрасну — «Нет, я хочу, — говорил он, разбрасывая руками. — чтоб онаЙЙЙ» Но между тем луна ЙЙЙ и свежий воздух весенней ночи на время успокоили его мысли. Они излились в длинном монологе, из которого, может быть, (читатели) узнают сколько-нибудь жизнь героя. ЙЙЙ Так раздумывал и почти разговаривал сам с собою ОстраницаЙЙЙ

— Гоголь, незаконченный роман Гетьман , 4. «Что думал он» ( Петрушка ) «в то время, когда молчал. — может быть, он говорил про себя: „И ты, однако ж, хорош, не надоело тебе сорок раз повторять одно и то же“. — Бог ведает, трудно знать, чтб думает дворовый крепостной человек в то время, когда барин ему дает наставление.» — Мертвые души (1.2). «„Эка погодка. — подумал герой наш. — чу! не будет ли наводнения? видно, вода поднялась слишком сильно*“. Только что сказал или подумал это господин Голядкин, как увиделЙЙЙ» — Двойник (5). А у Рабле, заметил Бахтин в Формах времени . 9 (с. 388/ 272), нет изображения мыслей.

Своим отношением к говорящему, представительской верностью ему толкователь похож на писателя типа Мельникова-Печерского, Достоевского, Лескова или Ремизова, но не Льва Толстого, Чехова или Набокова. В набоковском Отчаянии слово дано «антигерою», но не как в Записках из подполья , не для исповеди, а чтобы Герман сам себя выдал перед догадливым читателем. Это скрытое торжество автора над героем-рассказчиком — худшая измена говорящему, когописатель взялся представлять. Лингвист тоже искажающе подделывается под говорящего, когда в подтверждение своих правил выдумывает не-правильные примеры; подделки принято помечать звездочкой, переосмысленным значком для реконструкций. (↓1: Мандельштам о Хлебникове.)

Бахтин. Слово в романе . 4 (с. 164 сл.):

В области поэтики, истории литературы (вообще истории идеологий), а также в значительной степени и философии слова иной подход и невозможен: самый сухой и плоский позитивизм в этих областях не может нейтрально третировать слово как вещь и принужден здесь заговорить не только о слове, но и со словом, чтобы проникнуть в его идеологический смысл, доступный лишь диалогическому — включающему оценку и ответ — пониманию. Формы передачи и интерпретации, осуществляющие такое диалогическое понимание его, при глубине и живости этого понимания, могут в значительной степени приближаться к художественно-прозаическому двуголосому изображению чужого слова. Необходимо отметить, что и роман всегда включает в себя момент познания изображаемого им чужого слова.

Толкователь похож на бахтинского «первичного автора», чье слово «не может быть собственным словом ЙЙЙ Поэтому первичный автор облекается в молчание .» — из записи 1970/71 ( ЭСТ , с. 353). «Я мастер молча говорить», сказано в Кроткой Достоевского (1.3), а толкователь это мастер говоря молчать; когда он толкует правильно, говорит его другость, не самость. (↓1: Из Вагинова.)

Именно толкователь по Томасу Манну изобрел говорение-неговорение — думание вслух при других как условный прием. Фараон Иосифу:

Это поразительноЙЙЙ. Ты высказался или не высказывался? Ты высказался не высказываясь, а только дав нам подслушать твои думы, причем думы, которые ты только думаешь думать. А получается так, словно ты высказался. Мне кажется, ты сделал некое плутовское открытие и выкинул штуку еще не виданную. [73] Перевод С. Апта.

— Иосиф и его братья , 4.3 (гл. Фараон пророчествует ). Там же (гл. «Не верю!»): «Ты довольно мило играл на сбоем изобретении, на открытии, что можно говорить не говоря, или не говорить и всё-таки говорить, заставляя других подслушивать свои мыслиЙЙЙ» [74] Перевод С. Апта.

Рассуждение Августина о том, что ты знаешь, что такое время, лишь пока тебя не спросят, продолжает в докладе Поэзия и абстрактная мысль Валери:

Вы, несомненно, обращали внимание на удивительный факт, когда то же самое слово, которое кажется абсолютно ясным, если мы слышим или употребляем его в обиходной речи, и которое не вызывает никаких трудностей, если мгновенно уносится ходом обыденной фразы, становится сказочно головоломным, приобретает странную неподатливость, обеспложивает любое определительное усилие, как только мы изымаем его из обращения, дабы рассмотреть его само по себе, и пытаемся обнаружить в нем смысл в отрыве от его насущной значимости. Не курьезно ли вопрошать себя о действительном значении термина, которым пользуешься ежемгновенно с полной уверенностью? Так, например: я схватываю на лету слово ВРЕМЯ. Это слово было абсолютно прозрачным, точным, верным и надежным в употреблении, пока находилось в высказывании на своем месте и звучало в устах человека, который хотел нечто сказать. Но вот оно вырвано, схвачено за крылья. И оно мстит. Оно внушает нам, что его смысл обширнее его функций. Оно было лишь средством, а теперь стало целью, объектом чудовищного философского домогательства. И оно обращается в тайну, в бездонность, в терзание мысли…