Вадим Вацуро - О Лермонтове: Работы разных лет

Пейзажная параллель присоединяется совершенно тем же образом, что и в цитированных стихах Стромилова:

Все это не заимствования, а общая литературная школа.

Ранняя лирика Лермонтова развивалась в семантическом поле, заданном «школой Раича», в пределах установленного ею диапазона образных средств. Ее воздействие сказалось не только в рассмотренных нами немногочисленных образцах лирического творчества будущего великого поэта, – следы «школы Раича» мы можем отыскать и в ранних ориентальных поэмах. Они обнаруживаются на разных уровнях строения текста – ив жанровой системе, и в разработке лирических тем, и в поэтическом языке. Именно на уровне поэтического языка это воздействие сказалось больше и глубже всего, – и, поздняя эволюция Лермонтова-лирика заключалась, между прочим, и в освобождении от поэтизмов, усвоенных еще в годы литературного ученичества.

Без «школы Раича», очевидно, невозможно представить себе в полном объеме проблему «Батюшков и Лермонтов», равно как и проблему «Батюшков и Тютчев». Существует мнение, что воздействие Батюшкова и на того, и на другого было локальным и неглубоким. Это верно, если мы будем сравнивать между собою эстетические системы в целом, и не вполне верно, когда дело касается поэтического языка, – и здесь важно принять во внимание посредничество Раича.

Батюшков, как точно заметил И.В. Киреевский, был проводником «итальянского влияния» в русской поэзии 1820-х годов. Мы пользовались этим суждением, сознавая его условность. В том поэтическом стиле, который мы обозначили выше как «сладостный стиль», «нео-петраркизм», действительно обнаруживалось воздействие Петрарки, как и ряда других образцов, вплоть до греческой антологии. Но следует иметь в виду, что он не был сам по себе достоянием лишь «школы Раича», – он захватывал в большей или меньшей мере все поколение 1830-х годов, вплоть до Подолинского и Деларю. В «школе Раича» он культивировался сознательно как стиль идеальной поэзии, противостоящей низкой «существенности»; за ее пределами он воспринимался как стиль галантно-пасторальной поэзии, отличавшейся «вялостью воображения» и «щепетильной жеманностью чувства», стиль сентиментально-прециозный, принадлежащий уже ушедшей поэтической эпохе. Именно так воспринимает его Пушкин, повторивший в «Литературной газете» сомовскую характеристику Раича-поэта.

Подобно Тютчеву, Лермонтов прошел через эту школу как через первый этап литературного обучения; подобно Тютчеву, он должен был преодолевать ее в процессе индивидуального поэтического движения. Для Тютчева орудием этого преодоления стала традиция романтической философской лирики, более всего немецкой; для Лермонтова – байроническая традиция, решительно противостоявшая «сладостному стилю». Вторжение в лирику эстетики байронической поэмы происходит у Лермонтова уже в 1829 году – но это особый процесс и особый вопрос, который требует специального разбора.

Приложение

Из переписки поэтов Московского университетского благородного пансиона

В настоящем разделе мы публикуем несколько писем пансионских поэтов из архива Н.А. Степанова в ИРЛИ (№ 4256,4352,4354). Все письма относятся к 1826–1827 годам, ко времени окончания пансиона, и дают дополнительный материал для характеристики взаимоотношений в литературном кружке Раича. Об авторах и адресате см. в статье; об И. Вальтере фон Кронеке сведений не сохранилось.

1

Л.А. Якубович – Н.А. Степанову

17 декабря 1826 года

Вот силлогизм, любезный друг Николай Александрович, он, может быть, и неправилен, но чувство сердечное не всегда можно вставить в тесную форму силлогизма и не всегда можно изложить то на бумагу, что чувствуешь. Итак, время нашего соединения протекло! Шесть лет! шесть лет улетели так, что время нашего вступления с выходом из пансиона как будто сливаются вместе, при всем том сколько неприятностей, сколько огорчений!., но забудем прошедшее, будем признательны к месту нашего воспитания, где мы провели шесть лет под одною кровлею в лучшее время нашей жизни. Не стану говорить о нашей дружбе, о привязанности моей к вам, но молю бога, чтоб через 20 лет, если угодно будет его святому провидению сохранить наши дни, молю бога, чтоб ты был бы тот же Степанов, а я навсегда б остался твой друг.

1826-го <���года> декабря 17. Л. Якубович.

2

И. Вальтер фон Кронек – Н.А. Степанову

17 декабря 1826 года, Москва

ДОБРЫЙ СОВЕТ Н.А. СТЕПАНОВУ

Что пожелать тебе, мой друг?

Скажи, все в мире сем непрочно;

Любовь, веселье, дружбы круг —

Все нам изменит в час урочный!

Все унесет с собой волна

Сей жизни, бурной и ненастной;

Взойдет приветная звезда

И не найдет уже прекрасной.

То божества чистейший луч;

То добродетель пресвятая;

Для ней ничто громады туч;

Ей не ужасна тьма ночная.

И все, как жар сей, пролетит;

В груди друзей минутный пламень!

Никто из них не поспешит

Отторгнуть нам грозящий камень.

Но друг! есть неба дар святой!

Он никогда не изменяет!

Да будет он твоей красой

И радостью всегда сияет!

И охладеет жар любви,

И радость от очей умчится,

И страшная печаль души

С тобой надолго породнится.

Она не скована землей;

Ты ризу в прах земную

Она туда же, за тобой,

В страну небес святую!

Иероним Вальтер фон Кронек.

1826 года декабря 17 дня.

Москва.

Пансион.

3

Н.Н. Колачевский – Н.А. Степанову

27 декабря 1827 года, Москва

1827 года декабря 27. Москва Милостивый государь Николай Александрович!

Как мне пред вами извинить

Мое столь долгое молчанье?

Экзамен наш не оправданье;

Других же нет причин. Бранить

Меня вы вправе совершенно.

Уж больше месяца, как я

Не отвечаю на бесценный

Подарок ваш; а так друзья

Не делают – винюсь, как может

Виниться тот, кто уличен

Уже в вине и не поможет

Кому напрасный вопль и стон

Смягчить карающий закон.

Винюсь еще. Но до поэта

Черед доходит наконец:

Каких чудес нам ждать от света,

Когда поэт такой же льстец —

А, может быть, еще и боле,

Чем лучший шаркатель двора,

Дитя, спеленутый в неволе!

Поэт в движение пера

Переливает пламень чувства;

В нем говорит одна душа,

Без принужденья, без искусства,

Свободной гордостью дыша.

Читать дальше