Андрей Ранчин - Вертоград Златословный

Гипотеза Л. Мюллера основывается преимущественно на стилевой «двуслойности» ЛП, а не на собственно текстологических аргументах. Обоснованные критические замечания в ее отношении были высказаны Г. Ленхофф: «По разнообразным причинам с гипотезой Мюллера трудно согласиться. Не нужно объяснять разнородные [heterogeneous] лексические и синтаксические стили [strata] происхождением от разных оригиналов, отличающихся чистотой жанра. Эти стили могут восходить к одному источнику. Рассказ в Повести временных лет, содержащий значительное число библейских цитат и фрагментов, восходящих к греческим источникам, мог быть переработан автором „Сказания“ с целью большего соответствия христианскому мученическому подвигу. <���…>

С точки зрения литературоведческой [From a literary perspective], аргументы Мюллера основываются на взаимоисключающих логических посылках. С одной стороны, если киевские книжники следовали литературным нормам, используемым в Византии, они, очевидно, должны были с нежеланием соединять [to mix] два текста, принадлежавшие к разным литературным и идеологическим категориям, независимо от того, на каком языке они были изначально написаны. С другой стороны, если они ощущали себя свободными, смешивая литературные жанры, то оказывается более трудным объяснить, как изначально было составлено исходное „чистое“ martyriоп. Наши знания о средневековой практике Церкви указывают, что для такого труда не было литургических оснований» [Lenhoff 1989. Р. 81].

Ср., впрочем, например, мнение П. Левитского, полагавшего, что СУ (написанное еще в XI в.) первично по отношению к ЛП , и приводившего в качестве одного из аргументов распространение в ЛП краткой цитаты из Псалтири, содержащейся в СУ. См.: [Левитский 1890. С. 396–398, 421].

См.: [Шахматов 1908. С. 32]; ср.: [Шахматов 2001. С. 31–32]. Н. И. Милютенко, оспаривая мнение А. А. Шахматова, что ЛП по тексту Новгородоской I летописи младшего извода частично сохранила фрагменты Начального свода, доказывает, что в Новгородской I летописи младшего извода содержится текст в целом идентичный ЛП по Повести временных лет , но со вставками из СУ : [Святые князья-мученики 2006. С. 149–151].

См.: [Шахматов 1916. С. LXXIV].

А. И. Соболевский попытался доказать, что Сказание об убиении и Сказание о чудесах — изначально единый текст; однако указанные им черты сходства (цитация Священного Писания, нарративные «скрепы» между фрагментами текстов) совершенно недостаточны для такого вывода [Соболевский. 1892. С. 803–804].

[Бугославський 1928. С. XII–XV]. Этого же мнения придерживались П. Левитский [Левитский 1890. С. 399–400] и Д. И. Абрамович [Абрамович 1916. С. VIII, XII].

[Бугославський 1928. С. XIV–XV]. Ср.: [Ильин 1957. С. 25–27, 95–96].

В последнее время мнение об СУ и СЧ как едином тексте высказали А. Поппэ [Поппэ 2003. С. 330–331) и, независимо от него, А. Н. Ужанков [Ужанков 2000–2001]. Однако, по сути дела, и утверждение А. Поппэ, и утверждение А. Н. Ужанкова не вполне соответствуют их собственным выводам о соотношении СУ и СЧ. Польский исследователь полагает, что СУ первоначально включало в свой состав не все СЧ, но лишь его начальную часть; это сказание о Борисе и Глебе было составлено в 1072–1073 гг. и затем дополнено вскоре после 1115 г. новыми описаниями чудес, составляющими дальнейшую часть текста СЧ [Поппэ 2003. С. 331]. А. Н. Ужанков, настаивая на единстве СУ и СЧ, тем не менее, предполагает существование самостоятельного Протосказания (основой которого является текст СУ, составленного в 1073–1076 гг. и позднее распространенного новыми описаниями чудес [Ужанков 2000. С. 44].

Таким образом, целостность СУ и СЧ как изначально единого текста ни А. Поппэ, ни А. Н. Ужанковым не доказана, и если СЧ в составе Сказания о Борисе и Глебе приобрело свой нынешний вид не сразу, то почему нельзя предположить, что СУ изначально было создано как самостоятельное произведение?

Все отмечаемые в дальнейшем особенности СУ, свидетельствующие об обращении автора к не дошедшим до нас текстам, читаются в Успенской и Чудовской редакциях СУ, списки которых наиболее близки, как считает С. А. Бугославский, к первоначальному тексту СУ (о редакциях СУ см.: [Бугославський 1928. С. IX–XII], а также в Синодальной, Северо-западно-русской и Сильвестровской (с Минейной подредакцией) редакциях. Иной текст дают лишь две контаминированные редакции (явно позднего происхождения). Об особенности редакции Торжественника см. ниже в тексте статьи. Ср. реконструированный С. А. Бугославским первоначальный текст СУ [Бугославский 1928. С. 138–154].

[Шахматов 1908. С. 33]; ср.: [Шахматов 2001. С. 32].

[Шахматов 1908. С. 34]; ср.: [Шахматов 2001. С. 33].

Древнейший свод — конструкт гипотезы А. А. Шахматова; в отличие от Начального свода, сохранившиеся фрагменты которого могут быть с достаточной очевидностью выделены в новгородском летописании, он (как и так называемый свод Никона) имеет чисто «виртуальный» характер. Поэтому именование «Древнейший свод» имеет в моей статье условный характер. Показательно, что сам А. А. Шахматов, оценивая построенную на его представлениях о формировании Повести временных лет историческую концепцию М. Д. Приселкова, называет свои собственные реконструкции Древнейшего и даже Начального свода «научными фикциями», — очевидно, отнюдь не потому, что признал их несостоятельность, а из соображений научной добросовестности: предположение, гипотеза, реконструкция не могут приниматься как «простая» данность, они по сути проблематичны. См.: [Шахматов 1914. С. 45–46]; ср. трактовку этой характеристики Л. В. Миловым: [От Нестора до Фонвизина 1994. С. 49, 65–66, примеч. 66].

По мнению И. Чековой, «двойная» смерть Бориса и троекратное упоминание об убиении мученика в СУ мотивированы апокрифическим мученичением святого Георгия [Чекова 2002б. С. 10–13]. Однако такое объяснение не бесспорно.

Тройная смерть и чудесное воскрешение Георгия Господом содержатся только в одной из апокрифических версий Мучения Георгия — версии «В» (см.: [Кирпичников 1879]); об особенностях «версии „В“» см. также: [Веселовский 1880. С. 139]. В другой версии сообщается лишь, что царь Диоклетиан (Дадиян) принял обмершего, потерявшего сознание после мучения на колесе Георгия за умершего, но святой вскоре очнулся: «И я к [о] конча м[о]л[и]тву, възложиша и на коло и оуспе с[вя]тыи и се агг[е]ли служаху т [ь] ему. Ц[а]рь же се видевъ и м’невъ, яко оумре <���…>. И абие коло скоро распадеся, а м[у]ч[е]н[и]къ въста въпиа и гл[агол]я <���…>» [ПОРЛ 1863. С. 105–106], текст по списку: Син., № 321); «И кончав’шоу емоу м[о]л[и]твоу, възложише на нь коло, и оуспе с[вя]тыи, слоужещемь емоу агг[е]ломь. Царь же мневь, яко оумреть <���…>. Гл[а]сь бы с [ть] к м[у] ч [е]н[и]коу, гл[аго]ле: „Рабе мои Георгие, вьстани от сьна своего и не оубоисе, моужаисе и креписе“. Бывшу же гл[а]соу семоу кь м[у] ч [е]н[и]коу, абие коло распадеся, и м[у] ч [е]н[и]кь вьста вьпие и гл[аго]ле <���…>» ([Веселовский 1880. С. 167], текст по списку Хлуд., № 195, л. 330). Между тем по своей поэтике СУ ближе именно к этой версии Мучения (в обоих памятниках перед мучением/убиением святые цитируют Псалтирь).