Андрей Ранчин - Вертоград Златословный

Упоминание в Слове о полку Игореве Трояна отказывался видеть еще Н. С. Тихонравов, полагавший, что упоминания о «Трояне» — ошибочные чтения вместо правильных «Бояню», «Бояни» и т. п. Первоначально Н. С. Тихонравов считал все четыре чтения в первом издании Слова искаженными, позднее он признал исправным лишь одно чтение — «землю Трояню» [Слово 1868. С. 10, ср.: с. 27–29]. В осторожной форме к этому мнению присоединились В. Ф. Ржига и С. К. Шамбинаго. См.: [Ржига, Шамбинаго 1934. С. 239, 265, 290]. Мнение Н. С. Тихонравова категорично поддержал переводчик Слова А. К. Югов [Слово 1945. С. 185–193]. Однако такое исправление (с точки зрения палеографии допустимое, так как буква «Б» могла быть смешана с лигатурой «Тр») принять трудно, поскольку опять же придется признать, что писец четыре или хотя бы три раза допустил одну и ту же ошибку; столь же сомнительна и четырех- или трехкратная ошибка первых издателей и такая же дву- или трехкратная ошибка, допущенная в Екатерининской копии (в ней есть отличное от издания 1800 г. чтение «наседмомъ веце Зояни» [Слово 1950. С. 46]). К тому же представляется странной замена более легкого и ясного (и для древнерусских писцов, и для первых издателей) чтения «Бояню/Бояни» на более трудное и неясное «Трояню/Трояни».

Кроме того, при исправлении возникает недопустимая тавтология: Боян рыскал в «тропу Бояню».

Особого мнения придерживался Вс. Ф. Миллер, который считал, что в Слове имя Трояна — осколок южнославянской, болгарской эпической традиции, связанный с именем/маской Бояна. «Что представлял себе автор под седьмым веком Трояна? Сколько бы мы ни гадали, нам не разгадать этой загадки, и можно положительно сказать, что автор „Слова“ знал об этом не больше нашего» [Миллер 1877. С. 105]. О Трояне см.: [Миллер 1877. С. 99–142].

А. В. Лонгинов отождествлял Трояна с «одним из знаменитейших князей домонгольского периода» — Владимиром Всеволодовичем Мономахом, изображенным как «представитель солнечной стихии»; на образ князя будто бы наложились элементы культа древнеславянского божества Трояна (см.: [Лонгинов 1892. С. 15, 21, 92–171]). Эта идея, едва ли не единственным основанием для которой служит топоним «Трояновы валы» в Киевской земле (впрочем, не фиксируемый ранними источниками), не получила поддержки.

Еще раньше Д. Н. Дубенский, вслед за Н. А. Полевым, признал, что «Троян есть — Владимир I», напомнив о «Трояне» как прозвище третьего сына у славян; Владимир I (Владимир Святой), указывает комментатор Слова, был третьим сыном Святослава Игоревича. См.: [Слово 1844. С. 69, примеч. 255, с. 186–187, примеч. 174]. Однако и это мнение не получило распространения. Обзор гипотез о Траяне см. в статье: [Соколова 1995].

И ныне сохраняет значение давнее признание, сделанное одним из первых переводчиков и комментаторов Слова А. С. Шишковым: «Что значит здесь земля Трояня или Троянова, о том <���…> предоставляю я судить искуснейшим меня историкам» [Шишков 1826. С. 75, примеч.].

[Матхаузерова 1988. С. 46]; сходные утверждения см. в статье: [Кусков 1988].

Б. А. Рыбаков на основании упоминания в Слове о полку Игореве о Всеславе, «дорыскивавшем» до Тмутороканя, делает предположение, что полоцкий князь действительно был связан с этим городом и посещал его [Рыбаков 1991. С. 45]. Реальных оснований для такой интерпретации недостаточно.

Недавно А. Г. Бобров предложил радикальную трактовку «оборотничества» в Слове о полку Игореве : практически все случаи уподобления изображаемых в «песни» лиц птицам и зверям (а не только пример со Всеславом, как это делают многие исследователи) он истолковывает как реальные превращения, отрицая их метафорический характер. Как выражение этого мотива трактуется и загадочное словосочетание «сокол въ мытехъ»; А. Г. Бобров реконструирует слово *mytь в значении «обряд, ведущий к очищению души», не зафиксированное ни в каких источниках (см.: [Бобров 2005. С. 66–74]. Эти соображения интересны, но представляются мне далеко не бесспорными. Во-первых, приведенные А. Г. Бобровым примеры веры в оборотничество, отраженной в древнерусских источниках, еще не доказывают, что и автор Слова исходил из этих воззрений. Во-вторых, неясно, как в таком случае сочетается в тексте, например, оборотничество Игоря с прославлением новгород-северского князя в качестве христианского воителя: оборотень принадлежит бесовскому, а не Божьему миру. И наконец, по крайней мере некоторые из приводимых примеров употребления слов «мытарь/мытница» в древнерусской книжности, по-моему, не противоречат их традиционному толкованию — «грешник (грешница), корыстолюбец». Выражение «сокол въ мытехъ» может истолковываться как вариация образа «Обновится яко орлу уность его» из 102-го псалма (см.: [Амелькин 2001. С. 57–72].

Слова о соколе «въ мытехъ» напоминают фрагмент из Повести об Акире Премудром : «Когда сокол трех мытехъ, тогда не дастся выбится из гнезда своего» (список РГБ, Унд., № 632, л. 134; цит. по кн.: [Зимин 2006. С. 226]; B. Н. Перетц, указавший на эту параллель Слова и Повести об Акире Премудром , приводит другой вариант: «Егда бо сокол трех мытей бывает, он не дастся с гнезда своего взяти» [Перетц 1926б. С. 270]. Как установил О. В. Творогов, это чтение характерно для списков третьей редакции Повести (см.: [Творогов 1969]). А. А. Зимин считает первичным чтение Повести об Акире Премудром, а фрагмент Слова о полку Игореве — восходящим к нему: «Первичнее будет текст Повести об Акире : когда сокол три раза линял (т. е. он уже трехлетний), то он не даст себя выбить из гнезда. Автор Слова создал поэтический образ сокола „в мытехъ“ (т. е. во время линьки), защищающего свое гнездо. Соколы действительно линяют, когда птенцы находятся в их гнездах. Но они тогда никак не могут „высоко взбивать птиц“» [Зимин 2006. С. 226].

Возможное половецкое происхождение название Каялы и предположение о существовании реальной реки с этим названием [Баскаков 1985] ни в коей мере не опровергают утверждений о символическом осмыслении реки и ее имени в Слове (ср.: [Дмитриев 1953. С. 36]).

[Слово 1920. С. 17]. Далее произведение цитируется по этому изданию с некоторыми не оговариваемыми изменениями в пунктуации, замена прописных букв на строчные отмечается; страницы указываются в тексте.

Споры об отношении автора к князю Игорю велись еще в XIX столетии. Так, А. Н. Афанасьев полемизировал с интерпретацией Слова П. П. Вяземским: «Что князь Вяземский называет высокоумием, самонадеянностью и даже грехом, в том певец „Слова“ видит истинную доблесть. Борьба с дикими кочевниками, по его мнению, есть обязанность князя; он с особенным участием вспоминает о Владимире Мономахе, этом добром страдальце за землю русскую; он печалится, что князь забывают это святое дело за своими усобицами, тогда как поганые (половцы) разоряют землю русскую. Подвиг Игоря был воспет, и это лучшее доказательство народного сочувствия к этому делу» [Афанасьев 1996. С. 198].