Линор Горалик - Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими

ГОРАЛИК Может быть, он был уверен, что он – лидер исламистского движения.

ФАНАЙЛОВА И люди были уверены. Пацану тридцать четыре года. И он не является для меня никаким воплощением зла, а каким-то воплощением, я не знаю, детской идиотии. Как с таким ужасом я читала записки Че Гевары, когда он со своей мужской глупостью радостно и почти хвастливо описывает все эти путешествия через сельву и при этом еще и пишет о себе, что он делал как доктор, я думаю: «О, Б-же! Что у человека в голове?»

ГОРАЛИК Мне кажется, что идеологические войны – всегда войны молодых. После сорока тебе менее интересно, какой флаг поднимают каждое утро.

ФАНАЙЛОВА Возможно. Но существовал же Масхадов, которому было гораздо больше сорока. Я хочу закончить с темой Басаева как абсолютного зла. Все-таки это зло, которое находилось в человеческом теле, и, в общем, если ты внимательнее познакомишься с его биографией, истоки этого зла абсолютно понятны. Руки ему развязала страна, когда обучила его в недрах российского ГРУ и послала его в Абхазию. С этого все началось. А дальше человек, у которого нет уже какой-то части жизненно важных органов, но который продолжает огрызаться столь серьезным и изощренным способом, – он, конечно, вызывает нечто вроде изумления. При этом он, только не смейся, напоминает мне Ренату Литвинову. Я полагаю, что в нулевые было два медийных героя в России. Это Рената Литвинова и Шамиль Басаев – это люди, которые беспокоились о собственном пиаре, пожалуй, с тем же рвением, как и об экзистенциальном наполнении своих действий. Первое, о чем беспокоился Басаев, – это о том, чтобы у него были средства массовой информации, чтобы сделать так, чтобы о нем говорили как можно больше. Возможно, это циничное сравнение, но я сейчас рассматриваю тот пласт, где обитают духи public relations , духи медийности, и вот в этом пласте, если отбросить моральную сторону деятельности каждого из упомянутых мной персонажей, мне кажется, что это два главных героя нулевых годов. Может быть, сейчас жизнь Басаева ушла в тень, но для меня он остается пугающей фигурой, отсвет которой лежит на всех двухтысячных. Это все наша Родина, Басаев – это все равно наша Родина, а не какой-то там посторонний мусульманский террорист, который пришел как зло постороннее и к нам не имеет никакого отношения.

ГОРАЛИК А 90-е для тебя остались какими?

ФАНАЙЛОВА В 90-е годы я была одержима идеей просветительства, потом меня это все немного поддостало, это было какое-то внутреннее ощущение, что пора мне менять жизненный рисунок. Все закончилось тем, что у жизни появилось какое-то другое сильное наполнение, и, наверное, важно, что мне дает эта работа, я могу отслеживать большое количество информационных потоков и могу уже как-то их распределять. Это новое умение, как уживаются разные твои тела и ипостаси. Какая-то новая механика здесь включается. Мне уже приходилось отвечать на этот вопрос Андрею Левкину, как мои мозги в 90-е годы были устроены и сейчас: совершенно по-разному. В 90-е годы я понимала, что это все как компьютер сделано, что у меня там лежат, там пароли, я кликну – и у меня объем информации разворачивается. И это все лежит в разных местах. А сейчас все гораздо интереснее происходит. Я не так хорошо знакома со всеми этими новыми технологиями, но я понимаю, что мозг мой, по сравнению с 90-ми, продвинулся в деле управления информационными потоками и наблюдения за ними, а меня вообще интересует смысл прежде всего, содержательная сторона человеческой деятельности. То, как анторопос производит смысл, ради чего он существует, он вообще с Б-женькой когда-нибудь повидается или нет? Гармония мира будет знать границы или не будет она знать границ. Одна из вещей, которые меня очень занимают, – это то, как движутся смыслы. Не только в стране, но и в мире. Это можно все отслеживать по телеку, по Интернету, кино очень показательная в этом смысле вещь. Как тотальная проекция бессознательного.

Кинематограф стал инструментом социального и инструментом геополитического, если угодно, инструментом и больших политик, и эстетических тенденций. И в этом же смысле мне интересно за модой смотреть, но кино тебе и моду покажет.

Я разочарована литературой как делом, которым я занимаюсь. Не скажу «поэзией», но скажу «литературой». Та сфера человеческой деятельности, которая называется русской прозой, меня в 2000-е совсем не устраивает. В области смыслопорождений ничего нового для себя не нахожу, в области интертеймента она повторяет западные ходы, а поскольку у русских эсхатология мощная в подсознанке, она демонстрирует какие-то страшные сценарии бесконечные. Ну зачем мне это?

ГОРАЛИК Есть теория, гласящая, что Британия – страна, которую легко любить, потому в XX веке у нее было меньше поводов стыдиться за свое поведение, чем у остальной Европы.

ФАНАЙЛОВА Конечно, Англия выглядит получше в XX веке, хотя есть эпизод в фильме Саши Зельдовича «Процесс», когда в том числе и Британия не принимает корабли с еврейскими беженцами. У меня есть подруга-англичанка, она при этом всегда подчеркивает, что она шотландка, это большая разница. И она бы вспомнила тебе здесь и Ольстер, и Ирландию, и Шотландию, и прочие вещи. Она специалист по медиа, отслеживала все русские выборы с середины 90-х годов. Она входила в молодежную коммунистическую организацию. Но потом как-то пожила у меня в 90-е годы. Как-то полночи не спит, утром ей нужно лететь обратно в Англию, она говорит: «Ты знаешь, пожалуй, я выйду из компартии». Это после того как я ей про Советский Союз порассказывала. Ты меня просила наполнять людьми мои 90-е годы – ну вот, в частности, такая история.

ГОРАЛИК Как вы с ней познакомились?

ФАНАЙЛОВА В Воронеже существует старая традиция связи с британскими студентами, это к вопросу об Англии в моей жизни. Романо-германский факультет университета один из лучших в европейской части России. И несмотря на то что город был полузакрытым в советские времена, потому что там зона военных заводов, английских студентов приглашали, стажеров, существовало целое общежитие, где они проживали. И, естественно, студенты всех остальных вузов, если чувство жизни у них было, немедленно шли знакомиться с англичанами. Там была такая почти субкультура: мы одевались, как они, потому что они привозили нам какие-то шмотки, дарили их, была такая студенческая прослойка, которая одевалась, как английские студенты. Мы их обучали русскому языку и адаптировали к действительности, потому как они были, конечно, в шоке от этих сортиров, от отсутствия воды, от того, как с ними обращаются в магазине и на почте. Были еще какие-то специалисты английские, инженеры, которые приезжали что-нибудь чинить, но каждый год КГБ устраивал какой-нибудь показательный процесс, и газеты по весне обычно писали, что с позором изгоняется какой-нибудь английский инженер или английский студент, который с фотоаппаратом ходил возле этих самых помещений заводов. Изгоняется английский шпион. У меня еще есть одна прелестная рассказка, связанная с Джиллиан и Воронежем. В середине 90-х годов в Воронеже рок-движение расцвело, и там появился рок-клуб под названием «Фидбек». Дико популярное местечко.