Надежда Лекомцева - Взаимосвязи отечественной и зарубежной литератур в школьном курсе

У Петефи имеется собственное видение картины конца света, не совпадающее с традиционно-библейским и только косвенно связанное с огнем, войной, голодом, смертью. Венгерский поэт создает свой образ Апокалипсиса, называя первопричиной всеобщей катастрофы холодное бездушие людей.

Использовав в русскоязычном тексте прием синонимического соотнесения лексико-синтаксических конструкций, автор перевода вслед за сочинителем подлинника создает насыщенно-яркий образ возможной кончины мира. Глубокий эмоциональный накал произведения, потрясающий сознание читателя, переводчиком подготавливается постепенно. Казалось бы, в начале Л. Мартынов рисует картину поверхностного оледенения Земли, что подтверждается обликом планеты – называются очертания ее контура (шар). Затем, собственно, сразу же звучит ответ, как именно представляется катастрофа планеты обоим поэтам (застынет). Однако последующие вопросительно-перечислительные интонации антонимичных ответов («Застынет? Загорится?») уводят внимание читателя в несколько иную плоскость – к противоречиям авторской и библейской трактовки мифологемы конца человечества. Привычной картине Всемирного потопа и огненного Апокалипсиса дается антиномия глобального оледенения. В тексте стихотворения возникают картины выстуженной поверхности Земли («Мне кажется, он должен льдом покрыться…»). И только затем называется истинная (по мнению сочинителя текста) причина гибели земного шара: «Его оледенит сердец студеных лед!».

Емкая метафорическая фраза распадается на два сложно переплетенных между собой смысловых блока: «ее оледенит...лед» и «сердец студеных лед». Первая стилистическая фигура за счет семантических и грамматических аналогий, т. е. буквального повтора смыслообразующего ядра другого слова (лед – оледенит), способствует усилению впечатления от нарисованной автором картины постепенного застывания поверхности многонаселенной цветущей планеты. Вторая стилистическая фигура представляет собой словосочетание-инверсию (ср.: «сердец студеных лед» – лед студеных сердец).

Образ сердца, с которым в литературе чаще всего ассоциируются понятия «горячий», «пылкий», либо с другой стороны, «холодный», в стихотворении Петефи обретает отрицательно-гиперболическую тональность: оно оказывается помещенным в прочную ледяную капсулу («оледенит сердец студеных лед»). Вопреки географическому строению Земли с ее огнедыщащей плазмой внутри, помещенные поэтом-романтиком в центре стихотворения холодные сердца олицетворяют собой дисгармонию мира и человека. Говоря о людях, уже превратившихся в земной прах, и о тех, которые таковыми станут, Петефи и Л. Мартынов предупреждают о гуманитарной катастрофе, ожидающей человечество: «Они везде! Я потерял им счет!» По мнению автора и переводчика, именно холод безразличных сердец становится причиной угасания жизни на земной поверхности.

При кажущихся лексических разночтениях обнаруживается, что Л. Мартынов находит свои средства передачи содержания подлинника на русский язык. Он прибегает к семантически сходным словосочетаниям, позволяющим углубить содержательную доминанту художественного образа: лед – оледенит; Земля – земной шар; наконец (vegre) – кончит.

Схожий мотив холодных, как лед, сердец встречается и в лирике Р. Гамзатова.В одном из его философских восьмистиший читаем: «Когда б жестокосердье человечье /Могло бы превратиться в снег и лед, /Была бы на планете стужа вечной /От южных и до северных широт» (пер. с аварского Н. Гребнева).

Вместе с тем в лирике Петефи часто встречается мотив пылкого сердца, неравнодушного и к красотам, и к бедам мира. С одной стороны, для самого лирического героя оно приносит массу хлопот и беспокойств. Но именно пламенное сердце в лирике венгерского поэта олицетворяет благородство человеческого духа и героическое начало в нем. Способность искренне любить и ненавидеть, рисковать жизнью и предаваться печали, дерзать на подвиги и сочувствовать окружающим – все это, по мнению поэта, становится критерием гуманистичности человека: «И вырежу я сердце, потому /Что лишь мученьями обязан я ему. И в землю посажу, чтоб вырос лавр, /Он тем достанется, кто храбр!..» (пер. Л. Мартынова). Похожие мотивы обнаруживаются и в поэзии калмыцкого поэта Д. Кугультинова: «Я б горе вместе с сердцем сжег дотла, /Чтоб сделалась Вселенная светла!» (пер. С. Липкина).

Подготовленного читателя в лирике Петефи может привлечь многообразие ритмического рисунка, намеренно создаваемого автором за счет различия количества стоп в стихе, сочетания всевозможных размеров, использования вариативности рифмовки, словообразовательно-синтаксических изменений. А теоретико-литературное осмысление текста и есть новая ступень в художественно-эстетическом воспитании старшеклассников. Подбирая стихи Петефи для прочтения в классе, важно суметь продемонстрировать то многообразие настроений и фантазий, богатство и полноту чувств, что присущи его творчеству в целом. Анализируя его стихи, легко убедиться, что основой словотворчества поэта является метафора, рожденная богатым воображением, которое, по словам Петефи, «вырвавшись за грань Господнего творенья», то воспаряя к дальним звездам, то проникая в сокровенные уголки человеческого сердца, создает новые миры – вселенные его духа («Мое воображенье»).

Чтобы как можно полнее представить на уроках творчество венгерского поэта-романтика, следует использовать разные методические приемы. Например, показ фотографий Петефи и его окружения (дом в Кишкёрёше, где родился будущий поэт, портреты родителей, друзей, жены). Это может быть зачитывание фрагментов из художественной биографии по книге «Шандор Петефи» Дюлы Ийеша или цитирование высказываний известных деятелей культуры. В частности, можно привести размышления чешского писателя Яна Неруды о лирике венгерского классика: «Как рекомендовать мне стихи Петефи? Пока я могу сказать только одно: если хочется прекрасных романсов – читай Петефи; если хочется вдохновенных гимнов родине – читай Петефи; если хочется веселых песен, любовных стихов – тоже читай Петефи» [254].