Максим Жук - История зарубежной литературы конца XIX – начала XX века

Золя читал «Физиологию страстей» в 1868 г. и делал из нее выписки, разрабатывая замысел «Ругон-Маккаров». На первых страницах книги он мог найти, вместе с определением жизни и отношения особи к среде, основы «натуралистической» психологии: «Если бы мы сознавали все жизненные акты, совершающиеся в нашем организме, если бы мы могли по желанию изменять ее течение, то у нас было бы столько же потребностей, сколько органов, тканей, элементов. но большая часть этих процессов протекает за пределами сознания, и нам ничего неизвестно о наиболее глубинных жизненных процессах… Единственные мозговые следствия этих растительных процессов – хорошее или плохое расположение духа, сила, слабость». Более близки к сознанию процессы, связанные с органами чувств, с половой жизнью и т.д. Каждый орган, каждая специальная ткань должны жить соответственно своей организации, отсюда ряд второстепенных потребностей, более осознанных, хотя и менее деспотических [46].

И Летурно посвящает анализу потребностей специальные главы, так как именно потребности превращаются в желания и являются основой психической деятельности. Это дает возможность изучать потребности чувства, т.е. потребности социальные, которым и посвящены дальнейшие главы.

Такова эта «физиология потребностей», идущая во французской науке от XVIII в. и приводившая к важным социальным выводам.

Еще большее значение для Золя в этом вопросе имел Тэн. Из его философских статей, собранных в книге «Французские философы XIX века» (1857), из «Исторических и критических опытов», из личных бесед Золя усваивал психологические взгляды Тэна, получившие свое полное выражение в 1870 г. в книге «Об уме и познании», над которой Тэн непрерывно работал с 1867 г. <...> В своих критических статьях, так поразивших Золя, Тэн дает образчики <...> «этономии», науки о характерах. <...> задачи этономии позволяют заключить, что Тэн свои историко-литературные труды рассматривал как историческую психологию и, с другой стороны, как подготовку философско-психологического исследования общего характера, осуществленного лишь в 1870 г. Поэтому и Золя в критических работах Тэна видел фрагменты общей психологии, труды теоретические по основной своей задаче. В теории познания и психологии Тэн был чистым идеалистом, определяя познание как «правдивую галлюцинацию» и приходя к одухотворению материального мира. Несомненно, что и в этом отношении он оказал влияние на Золя, которого, однако, интересовало прежде всего психологическое учение Тэна, возникшее на почве современной экспериментальной или опытной психологии.

<...> Золя покорила и методологическая «научность», и настойчивая физиологическая база рассуждений Тэна, и новая теория «тела» и «души». Он с восторгом принял <...> представление о человеке как о республике нервных центров с их сложной иерархией и непрерывным психическим трудом. Душа, растворенная во всем теле, неразлучно связанная с каждой клеткой и тем самым со всей окружающей средой, это единство внешнего и внутреннего мира, констатируемое каждым психическим движением, отчетливые материальные корни самых сложных и алогичных страстей, страхов и настроений – все это вызывало у Золя научное вдохновение и жажду художественного творчества. Его пленила даже идея родства между растительным и животным миром, также получившая отражение в его творчестве.

Золя встречался с Тэном как раз в то время, когда тот обдумывал и писал свой психологический труд. <...> Трансформируя учение Тэна, отбрасывая то, что было в нем явно идеалистического, сохраняя нужное и полезное, контролируя это действительностью, Золя строил свой психологический метод.

«Романисты и поэты, – говорит герой «Творчества», – должны обращаться к науке; в настоящее время это единственный возможный источник. Но вот в чем дело: что взять у нее, как идти с ней в ногу? Я тотчас же начинаю чувствовать, что сбиваюсь с пути. Ах, если бы я знал, если бы я знал, какую серию книг швырнул бы я в лицо толпе!»

В эпоху «Терезы Ракен» и тем более к концу шестидесятых годов Золя уже представлял себе путь, по которому следовало идти. Вводя в свои романы всю эту науку, он хотел расширить человеческую психику за пределы логически действующего «рассудка» и отчетливо осознанных представлений. «Господствующая страсть», вторгшаяся раз навсегда в сознание героев, эти слишком отчетливые размышления, побуждающие их к действию, монотонное единое чувство и единая идея не удовлетворяют Золя. Он хочет расслышать в своем герое целый оркестр чувств, неведомых самому герою, работу множества сил, происходящую в недрах физиологии, в глубине организма, живущего полною жизнью. Всякий орган, все нервные центры, все «души» участвуют в этой симфонии, а поведение и сознание возникают из коллективной жизни тела, из этой органической демократии клеток, так как абсолютная монархия сознания свергнута, и вместо одного голоса, идеи или страсти, звучат десятки голосов – воспоминаний, инстинктов, ощущений и чувств.

Чтобы понять, что творится на поверхности, нужно прислушаться к подземной работе созидающих сил. Там, в глубине – подлинное творчество, закономерное и разумное в своей инстинктивности и бессознательности. Одни только логические мотивы не могут объяснить поступки, так как из множества мотивов и актов сознание производит выбор под мощным давлением среды.

<...> Психология героев Золя подчиняется особым законам. В логику сознания неожиданно вторгаются чувства естественные, но удивляющие самих героев. Иногда это даже не чувства, а поступки, диктуемые инстинктом, противоречащие собственным намерениям и желаниям человека. Герои далеко не всегда и не во всем распоряжаются собою, и борьба чувств и идей, колебания и противоречия создают внутренние конфликты, объясняемые этой сложностью психологии, республики центров и душ, толкающих сознание на различные решения или решающих за него и без его ведома. В любом романе Золя можно найти множество примеров этой психологии. Не все герои в этом отношении одинаковы. На некоторых Золя обращает особое внимание, сложно и глубоко разрабатывая их психологию и наделяя внутренней борьбой драматического, или трогательного, или идиллического характера. Другие более непосредственно и бесконфликтно идут по пути, указанному их физиологией и средой. Но ничего принципиально звериного в этом натуралистическом человеке Золя не видел. Полина Кеню («Радость жизни»), Анжелика («Мечта»), Франсуаза («Земля»), Каролина («Деньги») и многие другие свидетельствуют о том, что физиология не была для Золя ни пороком, ни гнусностью, но законом психической жизни, что натуралистический метод не был средством разоблачения человека вообще. Как раз напротив: Золя защищал физиологию и человека от посягательств религии и спиритуализма. Он утверждал единство тела и духа в противоречии с религией и реакционной философией и освобождал человека со всей совокупностью его естественных сил от того греха, которым обременяла его дуалистическая философия. Более того, физиология, как всякий естественный процесс, обладает разумом, которого часто лишен сознательный разум, – она разумна тогда, когда не подвергается гибельным влияниям «дурной» среды, когда она не развращена всеми бедами современной цивилизации.